Вокруг Эйдолона выстроились для сражения его братья. Каждый из них носил доспехи, которые некогда были броней типа IV с золотой отделкой Третьего легиона, а теперь не поддавались описанию. По ним змеились провода, которые соединяли гротескно огромные горжеты и верхние части кирас с комплектами звукоусилителей, вставленных между перекрывающимися керамитовыми пластинами с богатой инкрустацией. Все воины имели при себе оружие одинакового типа — какофон, увесистую органную пушку с раздутыми эхо-камерами и психозвуковыми резонаторами. Установки уже гудели на низких частотах, сотрясая палубу. Незакрепленные предметы рядом с легионерами дрожали и подпрыгивали.
Создателем акустического культа был Марий Вайросеан, но со временем новые веяния распространились по всему легиону. Чем очевиднее становились разрушительные дары, полученные воинами, тем охотнее они присоединялись к шумовому братству. Сам Эйдолон, мутации которого после возрождения стали гораздо более выраженными, чем у остальных, держал сейчас в тяжелых латных перчатках громовой молот с бугристым оголовьем, окруженным загадочной псионической энергией. Она отбрасывала тошнотворно-зеленые отсветы на железные двери камеры, подрагивая в ритм с холостым ворчанием органных пушек.
Лорд-командующий по-прежнему ждал. Снаружи, в пустоте над Калием, все новые корабли разлетались на куски, выбрасывая своих обитателей в вакуум. Эйдолон видел, какой ценой космолеты из авангарда Белых Шрамов прорываются через перекрестный обстрел. Он наблюдал, как неизменно верный Коненос, покинув укрытие в тени Ожерелья, вступает в гибельный танец. Смотрел, как торпеды уносятся в никуда, будто осколки выбитых ураганом стекол, и знал, что в каждой из них находятся живые воины.
Закрыв ноющие глаза, лорд-командующий обратился в слух. Звуки достигали его даже через пустоту — демонические шепоты повторяли их в имматериуме.
Они переплетались, словно нити, эти голоса из глубин. В каждом из них жили похоти и прихоти, ничтожные пред лицом эмпиреев. Вскоре говорившие люди утонут в пучине варпа, пойдут на корм голодным сущностям, что хищно кружат внизу.
—
Эйдолон уже знал, что спросит это создание, но не стал обрывать советника.
— Да?
—
Заметив, что голос апотекария чуточку дрогнул, лорд-командующий мысленно пометил наказать его. Примарх есть примарх, но они не совершенны, их можно убить.
— Успокойся. Я совершу переход, — ответил Эйдолон, все же шагнув через железные врата в сердце телепортационной камеры. Когда он занял место в центре, какофоны отсалютовали вождю; боевые стимуляторы уже сделали их движения небрежными, а линзы шлемов мерцали, как отполированный перламутр. — Чего ты боишься, Фон Кальда? Гибели?
—
— С каждым неприятелем, убитым здесь, мы лишаем Терру одного защитника, — возразил Эйдолон, чувствуя, как в камере возрастает напряжение эфирного поля. Разряды холодных молний обвили колонны вокруг него, искажая физическое пространство. — Кроме того, ты упускаешь важный момент.
Воздух задрожал, напрягаясь перед взрывом, который вывернет реальность наизнанку и метнет живое копье из варп-материи сквозь царство ощущений. Лорд-командующий взвесил в руках громовой молот, предвкушая краткое забвение перехода — мимолетное избавление от непрерывной муки бытия.
—
Заряд телепорта достиг максимума, и вопрос Фон Кальды был едва слышен.
Эйдолон улыбнулся:
— Мы
Миг спустя камеру залил свет, чувства угасли, как задутая свеча, и какофоны помчались сквозь миры и мысли в воющий круговорот битвы.
Шибан с размаху опустил гуань дао, надеясь мощным ударом выбить у врага оружие. Тот умело парировал, игнорируя искры расщепляющего поля, что осыпали его доспех. Вокруг них, вдоль окутанных тенями стен, продолжалась схватка, перешедшая в жестокий ближний бой. Под ногами воинов жалобно выли двигатели «Терце-Фалиона», набиравшие полную мощность.