Путь Никколо

Он говорил на очень ясном греческом. Юлиус, ученик Виссариона, прекрасно понимал его. Вскочив с места, прежде чем Феликс успел подать голос, Юлиус перебил:

— Монсиньор… я думал, что его освободили.

Грек вздохнул:

— Возможно, и так. Это было сегодня рано поутру. Мне следовало сразу передать послание, но я задержался. Что, уже слишком поздно?

Феликс запоздало поднялся и встал рядом с Юлиусом.

— Слишком поздно для чего? — поинтересовался он.

— Феликс, — одернул его Юлиус, а затем повернулся к мессеру Аччайоли: — Простите нас. Пожалуйста, скажите, что просил передать Клаас. Очень любезно с вашей стороны так утруждать себя.

— Никакого труда, — по-доброму возразил грек. — И послание очень короткое. Он просит, мессер Феликс, чтобы вы этого не делали.

— Чего? — переспросил Юлиус.

— Чего? — переспросил Феликс совсем другим тоном.

Грек улыбнулся:

— Это все. Он сказал, что вы поймете, что он имеет в виду. Прошу меня простить.

И, вновь улыбнувшись, он осторожно повернулся и направился к тому столу, где сидели Ансельм Адорне и магистраты. Феликс остался стоять.

— Феликс! — обратился к нему Юлиус.

Бонкль подергал Феликса за тунику, заставляя того опуститься на скамью.

— Феликс! — повторил Юлиус самым резким тоном.

Серсандерс пробормотал себе под нос:

— Я же вам говорил…

— Ну… — сердито отозвался Феликс.

Серсандерс все не успокаивался:

— Я говорил, что Клаасу и без того довольно забот. Юлиус уставился на него, затем на Феликса, затем на Джона Бонкля, который усердно избегал его взгляда.

— О, Боже, что он еще натворил?

К тому времени некоторые другие люди вполне могли бы объяснить ему, в чем дело.

В очаровательном маленьком садике особняка ван Борселенов фонтан, доселе мирно журчавший, внезапно взметнулся ввысь с таким шипением, словно им овладел сам сатана, а затем обрушился потоками воды на головы хозяина дома и всего семейства.

Во дворе Иерусалимской церкви вода хлынула из колодца прямо на свежезамешанный известковый раствор, разнося липкую кашицу по напиленным доскам к ногам плотников и каменщиков, которые заканчивали работы в великолепной церкви Ансельма Адорне.

На яичном рынке взрыв водяного насоса перепугал козла, который порвал привязь и успел уничтожить три торговых ряда, пока его, наконец, не поймали.

Труба, шедшая под улицей Виноделов, дала течь от необычайно сильного напора, и, поднявшись, вода проникла в подвал, где загасила огонь под котлами и залила купальню потоком дурно пахнущей бурой жидкости, едва не утопив при этом домовладельца, привратника и нескольких посетителей.

Переполненной оказалась и сточная яма цирюльников. Слившись с прочими потоками, ручеек из нее, хоть и сильно разбавленный, устремился к большой рыночной площади, а оттуда — к колесам Журавля. Огромный кран, колеса которого приводили в движение двое бегущих внутри мужчин, в этот момент был задействован на разгрузке очередной баржи — поднимал в воздух сеть с двумя бочонками испанского белого вина, двумя тюками мыла и небольшим ящичком с шафраном.

По несчастливому стечению обстоятельств, вода подошла к Журавлю сзади и ударила по колесам как раз в тот момент, когда они вертелись в противоположную сторону. Удар был такой силы, что оба рабочих, не удержавшись на ногах, полетели лицом вниз и серьезно поранились. Двойные крюки взлетели до верхушки крана, затем еще быстрее раскрутились вниз, обрушив и испанское вино, и мыло, и шафран на землю со страшным грохотом и треском.

Ручейки, золотистые, белые и алые, в шапке дорогостоящих мыльных пузырей, побежали через площадь и проникли под двойные двери таверны «Две скрижали Моисея» в то самое время, когда далеко отсюда, на водонапорной башне, усталая лошадь рухнула, колесо с черпаками заскрипело, стало двигаться медленнее и наконец, остановилось, а уровень цистерны — хвала небесам! — пошел вниз.

Слуги метлами загнали воду через порог во двор, а затем расчистили тропинку снаружи, чтобы магистраты могли выбраться на улицу и полюбоваться тем, как по-карнавальному радостно выглядит отныне рыночная площадь. Как раз когда они двинулись к выходу, в таверну торопливо вбежал Клаас, оставляя за собой цепочку ярко-желтых следов.

На полпути к Феликсу он замедлил шаг, вероятно, осознав, что того окружает область странного безмолвия.

Похоже, половина завсегдатаев таверны искренне забавлялась происходящим, и не последним среди них были Лионетто и его спутники. Напротив, Юлиус, Феликс и приятели Феликса сгрудились в кучу, не сводя с Клааса напряженных взоров. Смотрели на него также Адорне и магистраты. И Грек, молча стоявший неподалеку.

Владелец «Двух скрижалей», толком не ведая, что происходит, поспешил успокоить присутствующих:

— Как вы и просили, господа, в водонапорную башню послали наряд. А также городского лекаря, чтобы позаботиться о крановщиках.

Лекарь Тобиас, с трудом приподняв голову, с пьяной торжественностью возразил:

— Это ни к чему. Я — хирург.