Путь Никколо

Чаще всего — полная чепуха, и главу дома Шаретти эти разговоры не тревожили совершенно, ведь у нее были свои телохранители. Более того, имелся настоящий отряд наемников. Так что до самого Брюгге никто не осмелился потревожить их. Перед въездом в город хозяйка накинула на плечи свой лучший плащ темно-красного цвета и надела самый внушительный головной убор, с вуалью, расшитой жемчугом. Ливреи всех слуг и камзол Асторре были ярко-синего цвета, — секрет этой краски оставался семейной тайной Шаретти. Корнелис передал его жене, а та бережно хранила в памяти. На ее лошади и у лошадок ее дочерей красовались бархатными чепраки с золотым шитьем, а уздечки были украшены серебром. Госпожа Шаретти знала, что следует произвести должное впечатление на весь Брюгге, дабы загладить воспоминание о том, что натворил ее сын Феликс.

Она успела позабыть, до чего же здесь шумно. Сперва все эти скрипы, стоны и перестук ветряных мельниц. Затем — длинный крытый въезд в город, где заметались отзвуки звенящих подков, грохота колес и зычных голосов селян.

На улицах дома, выстроенные в наклон, ловили стенами эхо. В сентябре все до единой лавки, все ставни распахнуты настежь. Вдова Шаретти слышала визг пилы, шлепки теста в пекарне и грохот печных поддонов. До нее доносились жужжание точильного камня, звон и лязг кузниц, сердитые крики, и хохот, и лай собак, и хрюканье свиней, и квохтание домашних птиц.

Над головой ссорились и кричали чайки, вывески над домами поскрипывали на ветру. И повсюду, на каждой улице, словно отбивая ритм единого танца, неумолчно стучали веретена.

За те три месяца, что госпожа Шаретти провела в Лувене, появились и кое-какие изменения. Мало что ускользнуло от ее взора, и она любезно ответила всем тем, кто окликнул ее по пути, но, не задерживаясь, направилась прямо к дому. Ее дом — дело ее жизни.

А вот и вход в красильные мастерские, которыми так гордился Корнелис: все начисто выметено, ни травинки между камнями… Хорошо. Запах теплой краски и вонь мочевины. Эти ароматы раздражали других людей, но только не ее. А посреди двора (разумеется, как можно пренебречь возможностью целый час отлынивать от работы?) выстроились ее верные челядинцы и работники, дабы приветствовать хозяйку.

Впереди всех — красильщики в фартуках, с руками, похожими на синие тыквы. Лакеи в аккуратных шапочках и летних дублетах, — манжеты почернели по краям оттого, что они вытирают о них носы, однако незаштопанных дыр не видно. А женщины все в пристойных платьях, с тщательно отглаженными накидками, завязанными под подбородком. Конюшие, не дожидаясь приказа, бросились помочь с лошадьми.

Посреди двора стоял управляющий Хеннинк — в шляпе с отворотами и в накидке с разрезами по бокам, которая сзади доходила до середины икр, а спереди лишь до колен, из-за объемистого живота, который с годами не становился меньше. Любитель хорошо покушать, а может, и выпить — она точно не знала. Однако человек порядочный. Корнелис в нем никогда не сомневался. Тугодум, никакого делового чутья, но порядочный.

Именно нужда в человеке, получившем хорошее образование, и привела к тому, что вдова Шаретти взяла на службу Юлиуса. Вот и он стоит, держится уверенно, но без вызова. Впрочем, и без особой почтительности. «Слишком уж хорош собой», — ворчал Корнелис, когда нанимал его. Не потому что не доверял жене: для этого он был слишком умен. Однако это костистое лицо с крупными резкими чертами, чуть раскосыми глазами и таким прямым носом, что, вероятно, он был когда-то сломан, — такое лицо могло вызвать неприятности среди бюргерских жен, а также домашних служанок.

Но, как оказалось, по этой части мейстер Юлиус никому не создавал проблем. Либо он обладал даром хранить свои похождения в абсолютной тайне, либо противоположный пол не занимал никакого места в его расчетах. Равно как и, по счастью, (насколько можно было судить) и его собственный иол. И, тем не менее, он оплошал с Феликсом.

А вот и ее сын, — выбежал из дома, со своей нелепой шляпой в руках. Завитые кудряшки так и подпрыгивают… Все такой же неуклюжий, и никак не окрепнет, все такой же тщедушный. Такой же шумный, такой же…

Спешившись, госпожа Шаретти повысила голос, прежде чем сын успел подойти ближе:

— Феликс де Шаретти, вернись в дом. Когда я пожелаю говорить с тобой, я за тобой пошлю.

Обида в глазах. Губы тут же надулись, затем он опустил взгляд.

— Хорошо, матушка.

И, развернувшись, с достоинством вернулся в дом. Вот и славно.

Теперь спешились и обе дочери и встали рядом с матерью. Тильда и малышка Катерина. Скромные, послушные; исподволь бросают взгляды из-под капюшона. Взгляните на нас. Взрослые девицы, которым нужны мужья.

— Хеннинк, — окликнула управляющего вдова. — Как поживаешь? Зайди в мой кабинет через пять минут. — Она немного помолчала, обвела взором работников, затем челядинцев, ответила на их поклоны и книксены, прежде чем, совершив полный круг, обратилась к своему стряпчему: — И вы, мейстер Юлиус, не согласитесь ли уделить мне немного времени чуть позже?

— Когда пожелаете, сударыня. — Он склонил голову.