Путь обмана

За скалой Лет увидел Еленку. Она медленно ходила среди фиер, рвала цветы, складывая их в громадный золотистый букет. Волосы ее были растрепаны, и это отчего-то обрадовало охотника. А когда Еленка повернулась в профиль, приоткрыв рот в улыбке и приложив кончик языка к верхней губе, Лет остановился. Он встал в тени скалы, закурил. Четыре дождя назад королева нашла его пьяным в бардаке Бенъетела, всеми забытого, опального королевского охотника. Его вместе с другими пленными отправили сюда, в горы. Он работал в кузницах и конюшнях дианейской орды, его били, учили, водили к женам комматоров и внезапно по велению неведомого бога перевели во внешний конвой дворца Апротед, сделали лучником. Теперь он столовался в одном зале с сеймом. А потом… потом он увидел королеву совсем рядом, ее улыбку, ее глаза с ранними морщинками у век. Это был тот дианейский мальчишка, лупивший мечом его и его баб… Друзья стали врагами, враги – почти братьями, а сам Лет получил чудовищную тоску, начинавшую мотать душу при одном упоминании имени Ель. Лет не считал себя робким, но когда королева сказала, что любит его, – просто, уверенно, словно не было ничего необычного в любви королевы к пленному конюху-рабу, – Лет понял, что сам осторожен до глупости… Пропал счет дней. Лет ходил как в бреду и ждал хотя бы мимолетной встречи. И она наступала. Лет говорил, а Еленка слушала: про старую мать на родине. Про двоюродную сестру, которую он убил своими руками, чтобы спасти от позорной казни. Про тихие реки за Сахарным хребтом и про удивительную падающую звезду, которая летела тем медленнее, чем ниже она опускалась. Еленка говорила, а Лет слушал. Об отце и маме, о пришельце Жене, о несчастном магистре Мете и его ученице…

– Лет, – сказала Еленка, опуская на его плечи тонкие прохладные руки, – ты издалека похож на моего отца… Я совсем уже поверила, что детство вернулось ко мне.

Еленка замолчала, вглядываясь в растерянные глаза Лета. И вдруг слезы позорными каплями потекли по ее смуглым скулам. Лет неловко обнял ее и провел рукой по спутанным волосам.

– Не плачь, – сказал он.

Еленка плакала второй раз в жизни.

Presto put mosso

…слово …если оно доходит, это – все.

“Луньюй”

Я взор подъемлю к небесам,

Но нет в них сожаленья к нам.

Давно уже покоя нет,

И непосильно бремя бед!

Где родины моей оплот?

Мы страждем, гибнет наш народ…

Голос девушки звенел в полумраке зала Предков. Рыжий огонь горел на решетке в каменной нише под навесом, резкой полумаской высвечивая лицо королевы. Еленка сидела, подтянув одну ногу и уткнув подбородок в острое колено. Девушка, читавшая стихи, перевернула страницу.

– И непосильно бремя бед, – хрипло сказала королева.

Эилинн кивнула.

Над полем боя Солнца диск взошел. Опять на смертный бой Идут солдаты.

Здесь воздух Неподвижен и тяжел, И травы здесь От крови лиловаты…

Королева провела пальцем по мундштуку пустой трубки.

Сигнальные огни пронзили даль, И небо над дворцами засияло. С мечом в руке поднялся государь – Крылатого он вспомнил генерала. И тучи опустились с вышины. И барабан гремит у горной кручи. И я, солдат, пойду в огонь войны, Чтобы рассеять грозовые тучи…

– Глупость, – сказала Еленка. Эилинн перелистнула несколько страниц.

– Да, – сказала она. – Но красиво!

Королева Ель посмотрела на Эилинн. Короткая незастегнутая куртка из тигровой шкуры на голое тело и короткие черные штаны с медными бляхами, подвязанными на коленях. На груди, закрывая белый шрам, мерцал зеркальным лезвием дианейский штык-нож. Грязные светлые волосы, подрезанные коротко, открывали высокую темную шею. Серый, в рыжих отблесках огня рот гнулся в довольной улыбке.

– Я не думала, что в Дианее умеют писать стихи, – сказала Эилинн. – Дианеец, пишущий стихи… это что-то вроде вепря, играющего на ретеке… Чушь!.. Но это…

О ратей отец!

Мы – когти и зубы царям!

Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь? Нет дома, нет крова нам.

О ратей отец!

Мы – когти царя на войне!

Зачем ты ввергаешь нас в горькую скорбь?

Нет ныне приюта мне.

О ратей отец!

Не счесть тебя умным никак!..

Эилинн встала на колени и, бросив книгу к ногам Еленки, опустилась узким задом на пятки.

– Как давно это написано! – сказала она. – Нынешний дианеец уже не сможет стать поэтом. Нынешний дианеец – похотливый вол к-людоед, вооруженный осадными колесами.

– Зарываешься, – зло сказала Еленка. Эилинн лениво фыркнула.

– Мне-то лучше знать, – сказала она и вытянула вперед длинную ногу. – Я мою ноги вшивыми душами ваших мужчин… Воинов! В человеке их интересует в основном то, что ниже пояса. А мне уже все равно, чем поражать людей – сомнительным разумом или очевидной радостью тела… – Эилинн с грустной осклабинкой погладила голень. – Мне все равно, ведь это скоро исчезнет, королева… Все!.. Не спорь. У меня была Родина. За нее я отдала совесть, детство, голову. И во имя ее же меня избили, потешили страсть и сунули животом под сверло правды. И все! Все кончилось!..

За окном завизжал ветер, стуча железными заслонками. Королева, щурясь, смотрела на огонь. Эилинн встала.

87