Путь океана: зов глубин (СИ)

Он просто лежит на мерцающем тумане и ищет звёзды. Он смеётся, нежась в искристом пуху. Но Орфей слышит его смех, и смотрит, и видит его, и выжигает дыру в самом его естестве.

Хватаясь за воздух, хватаясь за воду, хватаясь за собственные плечи, он рушится вниз. Отчаянно барахатается, как лягушонок в ведре, такой же жалкий, такой же слабый. Поверхность порта остается тусклой точкой над самой головой, и он кричит её имя…

Льдистые пальцы забираются в волосы, и огромные голубые глаза удивлённо смотрят ему в грудную клетку, прожжёную насквозь.

Он всхлипывает сквозь улыбку и берет в руки её лицо.

— Скажи мне, Селин: «Вот какой же ты дурак»…

Она задумчиво перебирает его пряди, тянет пальчик к обломкам рёбер и упрямо мотает головой. Паутина волос повторяет её движение. Они отливают перламутром, расцвечивая темноту.

Ему не удаётся задержать её ни на мгновение. Она вертится, обдавая его мягким сиянием чешуи, задевает акульи-острым хвостом.

— Я так и не успел показать тебе те картины… я столько не успел рассказать…

Она поджимает губки и накрывает пальцем его рот. Юркая и неуловимая, она вьётся вокруг и зовёт поиграть.

— У меня ничего нет для тебя, Селин…

Узкая ладошка шлёпает его по щеке, а голубые глаза совсем обижены.

Пальцы скользят по ее чешуе, как по стеклу.

Мерцающая голубым рука зовёт его вверх.

— Нет-нет. Туда мне больше нельзя. Там Орфей. Он меня съел. Ай!

Полосы его крови в воде светятся красным, а на ладони тают отпечатки маленького зубастого рта.

— Ну правда… Я не смогу. Я устал… Я умер… Ай!

Теперь она красно-полосатая, как проклятая колючая крылатка, и он смеётся через боль.

— Как же я люблю те…

Шершавые холодные губы впиваются в его, а сама она вжимается в него так, что заполняет собой почти целиком разорванную грудь. Он слышит, как в его крови бьётся её сердце.

— Селин…

Темнота взрывается в его голове и накрывает стремительно приближающейся сетью света. Преисподне-синий цвет мёртвых глаз смотрит на него так, что как бы ни жмурился, как бы ни закрывался, Витал не может сомкнуть веки. Словно они стали прозрачные. И страшный шёпот всё громче отдаётся гулом в костях. Ему мерещится бледный Маркиз, и трескучее «дер-р-ржи локоть-та, дур-ра» завершается жгучим укусом в руку.

В жилах разливается жидкое пламя, что светит прямо из-под кожи. Иссушённая глотка более не способна издавать звуки, и Витал проваливается в грозную тьму.