— Многие из вас там были и сами слышали: чтобы защитить гостей Лот предложил отдать для забавы своих дочерей! Вот оно, лицо патриарха, который готов пожертвовать родными ради незнакомцев — только потому, что они мужи. Ибо не жаль дочерей ему!
Среди людей усилился гомон — похоже, говорившая напомнила горожанам нечто животрепещущее. А Бхулак при имени Лота превратился в слух. Но тут женщину прервал старшина стражников.
— Хватит, Емима, — сурово сказал он, положив руку на её плечо. — Не порочь Лота, ты же знаешь — он друг нашего царя. Не следовало пьяным бездельникам требовать дань плоти с его гостей, и хорошо, что вчера всё разрешилось благополучно.
Женщина бросила на стражника ненавидящий взгляд, но, видимо, знала, что с тем шутки плохи и замолкла. Поняв, что представление окончено, слушатели начали расходиться. Исчезла, нырнув в толпу, и Емима.
Бхулак оглядывался по сторонам, высматривая, кого бы ещё спросить о Лоте.
Раздавшийся за спиной Бхулака голос, читавший стихи на языке страны Киэнги, называемой ещё Шумером, был негромок, но звучен.
Невысокий коренастый муж смотрел на повернувшегося к нему Бхулака доброжелательно. Голова и лицо чтеца были обриты, но, похоже, уже давненько, ибо поросли густой чёрной щетиной. Из-под дорожной накидки виднелась закрепленная кожаным поясом шерстяная многоярусная юбка-каунакес с длинной бахромой. Ткань одежд его была довольно дорогой, однако запорошённой пылью.
По виду он был типичным шумером. Пришельцы из Киэнги в этих местах не редки, собственно, оттуда некогда пришёл и человек, которого искал Бхулак. Так что он лишь спросил на том же языке:
— Зачем ты произносишь эти стихи?
— Потому что они подходят к этому городу, — отвечал шумер, мигая круглыми карими глазами. — Стихи написал мой земляк из славного города Ура — очень давно...
— Я знаю, — кивнул Бхулак. — Кто ты, странник?
— Зовут меня Даму, — вежливо ответил тот. — Я врачеватель. Если у тебя, достойный господин, к примеру, болит спина после дальней дороги, могу дёшево продать тебе целебную мазь из панциря черепахи. Или какое-нибудь иное снадобье — от простуды, мозолей или даже гноеистечения из детородного органа...
— Мне не нужно, — отвечал Бхулак. — Далеко же зашёл ты от своей родины.
— Там сейчас неспокойно, — пожал плачами врач. — Дикий народ с гор юго-востока, именуемый гутии, стал часто приходить и грабить благословенные земли Двуречья. Мой родной Ур и древний Урук, и славный Лагаш пока отбивают их атаки, но вся страна постепенно приходит в запустение...
Он вновь меланхолически продекламировал:
Бхулак сделал изумлённо-скорбное лицо, приличествующее словам собеседника, хотя историю с гутиями он знал, по всей видимости, гораздо лучше, чем тот.
— Я человек мирный, — грустно вздохнув, продолжал Даму. — Слыхал я, что здесь, а Пятиградье, жизнь весела и легка, ну и пришёл сюда...
— Что же, обрёл ты здесь искомое? — спросил Бхулак.
— Нет, — ещё более помрачнев, коротко ответил шумер. — Могу ли я спросить и твоё уважаемое имя? — поинтересовался он в свою очередь.
— Меня зовут Шипад, — перевёл Бхулак своё имя на шумерский. — Я ищу здесь человека по имени Лот.
Даму поглядел на него с интересом.
— Намедни я продал досточтимому Лоту снадобье для излечения хвори его достойной супруги, — сказал он.
— Тогда расскажи мне, как найти его — у меня к нему важные вести.
— Я и сам отведу тебя, почтенный Шипад, — ответил врач, оживившись. — Идём же скорее.
— Ты очень услужлив к незнакомцу, — заметил Бхулак, когда они пробирались по узким улочкам под равнодушными, настороженными, а порой и враждебными взглядами горожан.
— Признаюсь, мне любопытно будет узнать новости из этого дома после вчерашнего происшествия, — отвечал Даму. — То, про которое говорила безумная женщина у храма? — уточнил Бхулак.
Шумер на ходу кивнул, и, помолчав, потом заговорил с мрачной интонацией:
— Надо бы тебе знать, почтенный Шипад, что жители этого города — как, впрочем, и других в этой местности, исключая, может быть, Сигора — почему-то решили, что их Пятиградье — это богами возлюбленное сердце мира. Что они живут лучше и правильнее остальных людей, а все должны следовать их обычаям и укладу.