Путь. Поиск Истины в Мире Лжи

Когда во время первой церемонии я почувствовал, что аяхуаска набирает силу воздействия, я решил задать ей один из сокровенных вопросов, мучивших меня с раннего детства: «Кто я?». Ответа долго ждать не пришлось. Я начал ощущать, как мир вокруг стал рушиться. Я продолжал всматриваться в темноту, лежа уже на полу. Мой вопрос ускорялся и вибрировал в моей голове. В какой-то момент скорость движения стала невыносимой, и я понял, что больше не способен удерживать концепцию «я». Она рассыпалась. «Вот так мы умираем», – прозвучало в моей голове, и меня сильно вырвало.

Другой мир

Однажды, вернувшись в свою бамбуковую комнату после одной из церемоний, я попытался заснуть, но меня еще заметно мутило, а сон никак не приходил. Место, где мы жили, было расположено в одном из устьев реки Амазонки.

Устье реки Амазонки

Вдруг я услышал где-то снаружи детские голоса. Мне показалось, что совсем недалеко играют маленькие дети. Я посмотрел на часы – было уже три утра. Детей в нашем центре я до этого не видел. Мне захотелось выйти и посмотреть на них, но, приподнявшись, я почувствовал, как меня останавливает невидимая сила, исходившая из комнаты дона Робера, который спал прямо за стенкой, похрапывая. Голоса детей поутихли, я лег в кровать и подумал, что, наверное, схожу с ума.

Утром в разговоре с Ховардом, организатором моей поездки, жившим на тот момент в джунглях более десяти лет, я описал вчерашнее происшествие и спросил его, что это могло значить. Он ответил, что это, возможно, речные сирены. Я сказал, что раньше считал сирен вымыслом древних греков, но он заметил, что джунгли полны загадок.

На следующий день у нас был запланирован отдых, и мы отправились навестить соседнее племя бора.

В племени бора

Провели там весь день, наблюдая жизнь коренных амазонских индейцев.

Особенно меня поразили дети членов племени, которые бегали и играли, радовались всему. Несмотря на то что уровень бедности индейцев был просто неописуем, судя по стандартам западного человека, лица детей и взрослых выражали радость. Они полностью принимали то, что посылала им жизнь, у них отсутствовало беспокойство о завтрашнем дне, от которого так страдает современный человек. Наблюдая за их бытом, я вспомнил, как когда-то одна девушка сказала мне, что если не купит что-то новенькое хотя бы раз в неделю, то наверняка впадет в депрессию. Здесь это казалось таким смешным! Возвращаясь на лодках в наш центр, я спросил Ховарда о том, есть ли действительно в джунглях людоеды, такие, какими их показывают в фильмах. Улыбнувшись, он ответил, что я провел с ними целый день.

Вспоминая о проведенном с индейцами дне, я думал о том, каким экзотическим, позитивным и действительно легким он был. В первобытном индейском племени мы ели, пили, танцевали, учились стрелять из духового ружья, раздавали детишкам зажигалки в обмен на их искренние улыбки. Мои размышления прервал Ховард, сказав, что этот день мог быть последним днем в моей жизни, если бы я пришел к ним с плохими намерениями. Тогда я подумал о справедливости как об объективном чувстве, воспринимаемом одинаково во всем мире. Ведь и я поступил бы именно так, если кто-то пришел в мой дом с угрозой причинить вред моей семье. Может быть, и не съел обидчика, но живым не оставил бы точно.

Разговорившись, я сказал Ховарду, что после вчерашней ночи большого желания пить аяхуаску не испытываю. Он заявил, что я свободен в своем выборе, но добавил, что чувство незавершенности, с которым я уеду домой, будет мучительным. Интуитивно я понимал, о чем он говорит, и решил завтра пить отвар вновь.

Действие также началось около девяти часов вечера. Мы сели в кресла-качалки. Справа от себя я положил диктофон, чтобы записывать происходящее, слева поставил бутылку воды, а передо мной уже находилось пластиковое корыто для рвоты, куда в буквальном смысле сливалась наша новая дружба.

Брухерия

Почти в самом начале церемонии, когда чаша ходила по кругу и меня уже миновала, я услышал мучительные стоны, приближавшиеся к нашей малоке. Почуяв внутри тревогу, я подумал, что не хотел бы вот так приступать к новому испытанию, которое вообще не хотел посещать. Пытаясь представить себе, кто это может быть, у дверей я увидел двух индейцев, несших на руках индианку. В тот момент казалось, что она была белее меня. Дон Робер подошел к ним, о чем-то поговорил, потом выразительно посмотрел на Ховарда, тот в ответ утвердительно кивнул. Решение было принято: женщину положили на матрас в центре малоки. Этот матрас шутливо называли «хирургическим столом».

Дон Робер обкурил ее мапачо в области живота и пропел одну из своих песен, после чего вернулся в свое кресло и продолжил разливать аяхуаску тем, кто еще не выпил. Сам же допил последним и потушил две горевшие свечи. Стало темно. Женщина продолжала стонать на полу.