Путь предателя

Напоследок он оставил образ своего каменного дома с террасой у тенистого канала. Ясными вечерами Хюйгенс с женой Юдит сидели на скамеечке у дверей. Возле них играл восьмилетний Петер. С крошечными глазами на простодушном лице, он двигался, как только начинающий ходить ребенок; он не умел членораздельно говорить, самостоятельно одеваться или есть. Хюйгенс при всем своем медицинском опыте не мог найти ни объяснений, ни способа лечения этой болезни и очень тревожился о будущем Петера. Но ангельская душа Петера доставляла родителям радость, компенсирующую их печаль...

Сегодня счастливые воспоминания казались туманными и далекими. Словно слишком часто принимаемое лекарство, они перестали ослаблять боль. И теперь мысли Хюйгенса унесли его еще дальше, во времена юности, которые он запрятал на самом дне души.

Хюйгенс был сыном богатого амстердамского торговца, не пожалевшего целого состояния, чтобы отправить его в Лейденский университет. Но семнадцатилетнего юношу совершенно не интересовала учеба. Он веселился в тавернах в компании буйных приятелей. Они соблазняли девиц, хулиганили на улицах. Посещая занятия, Хюйгенс изводил преподавателей. Университет пригрозил ему исключением; отец разгневался. Но Хюйгенс продолжал разгульную жизнь, пока дело не дошло до происшествия, которое привязало его к Яну Спаену.

Это произошло во время kermis — традиционного голландского праздника. Под разноцветными тентами уличные торговцы продавали еду и разные безделицы, выступали акробаты и клоуны, гадали цыганки. Показывали диковинки — двухголовых свиней и людей без рук и ног; бродячие актеры разыгрывали спектакли. Гуляки вели на базар украшенного цветами быка, где того должны были забить, приготовить и подать в виде жаркого на пирушке под открытым небом. Вовсю старались музыканты; мужчины, женщины и дети танцевали. Все таверны были забиты подвыпившими людьми.

В толпе толкались и Хюйгенс с приятелями, пьяные и задиристые. В поисках соперничавшей с ними студенческой ватаги они таскали в карманах муку и склянки с расплавленной ваксой, чтобы по традиции kermis размазать их по лицам обидчиков.

— Выходи, Франц Тульп, трус! — взывал Хюйгенс к вожаку соперников.

Его приятели заулюлюкали.

— Нам нужно еще выпить!

Они завалились в какую-то таверну. А там, среди завсегдатаев, сидел Франц Тульп, здоровенный белокурый детина с презрительной усмешкой на губах. Вокруг него сгрудились друзья.

— Зададим им! — крикнул Хюйгенс приятелям.

Они навалились на соперников, разбрасывая муку и ваксу. Противники плескали из кружек эль. Потом как-то внезапно шутка превратилась в серьезную потасовку. Взлетали кулаки, свистели дубинки. Смех сменился криками боли. Хюйгенс, обезумевший от ярости, нагнал Тульпа на улице и прижал его одного в углу в переулке. Пьяная жажда крови лишила его способности соображать. Он выхватил короткую керамическую трубу, которую всегда носил в кармане...

Внезапно дверь общей комнаты на Дэсиме распахнулась. Хюйгенс вернулся в реальную жизнь. Командир второй смены с ястребиным лицом ворвался в комнату и, тяжело дыша, стал возбужденно давать указания стражникам. К ужасу Хюйгенса, смысл указаний был таков: нужна помощь доктора. Может, следователь Сано узнал о его ссоре со Спаеном и вернулся, чтобы снова допросить его по поводу убийства?

Когда стражники запротестовали, ссылаясь на приказ губернатора держать варваров всех вместе под замком, Нирин, не обратив на них внимания, вытолкнул Хюйгенса из комнаты. Его это не удивило: правила на Дэсиме частенько нарушались и служащими, и обитателями. Это Хюйгенс знал, изучив местный язык, тайно работая с голландско-японским подпольем и незаконно покидая остров...

Хюйгенс пытался преодолеть охватившую его панику, когда Нирин вел его по мокрой сумеречной улице, охраняемой удвоенными постами. На другом берегу Хюйгенс заметил на холмах красные знамена. Должно быть, Япония и его страна и в самом деле находятся в состоянии войны. Хюйгенс про себя начал повторять слова, в правдивости которых должен убедить Сано: «Я не убивал Яна Спаена. Я ничего не знаю о контрабанде. Я не враг; я невиновен!»

Они дошли до дома, где находился хирургический кабинет. В окнах горели лампы. Нирин открыл дверь и втолкнул Хюйгенса внутрь.

— Спаси его, варвар!

Вместо следователя Сано доктор увидел в комнате четверых стражников и испуганного младшего переводчика. Хюйгенс почувствовал облегчение. Потом он заметил лежавшее на столе неподвижное, прикрытое одеялом тело молодого самурая. Его лицо было белым, глаза закрыты.

Говоря слишком быстро, чтобы доктор понял его, Нирин сдернул с юноши одеяло. У Хюйгенса упало сердце, когда он увидел на обнаженном бедре глубокую рану, из которой, несмотря на наложенный кем-то жгут, продолжала сочиться кровь.

— Его сын, — перевел переводчик. — Был ранен, когда голландский корабль потопил катер. Пожалуйста, досточтимый доктор, вы вылечите?