Путь русского офицера

Я развернул дивизию по обе стороны шоссе и после долгих поисков вошел, наконец, в телефонную связь со штабом армии. Узнал, что положение серьезное и штаб предполагал было эвакуировать Ровно, что у Клевани спешно формируется новый корпус (39-й) из ополченских дружин, которые, по словам Брусилова, «впервые попадают в бой и не представляют никакой боевой силы». Начальнику этого корпуса, генералу Стельницкому, я входил в подчинение. Брусилов добавил, что он надеется, «что фронт все же получится довольно устойчивым, опираясь на “Железную” дивизию, дабы задержать врага на речке Стубель».

Положение дивизии было необыкновенно трудным. Австрийцы, вводя в бой все новые силы, распространялись влево, в охват правого фланга армии. Сообразно с этим удлинялся и мой фронт, дойдя, в конце концов, до 15 километров. Силы противника значительно превосходили нас, почти втрое, и обороняться при таких условиях было невозможно. Я решил атаковать. С 21 августа я трижды переходил в наступление, и тремя атаками «Железная» дивизия приковала к своему фронту около трех австрийских дивизий и задерживала обходное движение противника. Но 8—11 сентября, после тяжких боев, австрийцам удалось оттеснить нас за р. Горынь.

Между тем генерал Брусилов, получив в свое распоряжение 30-й корпус генерала Зайончковского и направив его к р. Горыни, решил выйти из создавшегося трудного положения переходом в наступление правым крылом армии (три корпуса) с целью выхода и утверждения на р. Стыри. После долгих споров с главнокомандующим генералом Ивановым, не желавшим допускать наступление крупными силами, Брусилов настоял на своем, и наступление началось.

«Железная» дивизия шла в центре фронта. Блестящими атаками колонн генерала Станкевича и полковника Маркова противник был разбит 16 и 17 сентября, причем частью уничтожен, частью взят в плен. И 18 сентября дивизия, по собственной инициативе преследуя быстро отступавших австрийцев, форсированными маршами пошла на Луцк, и 19-го числа я атаковал уже сильные передовые укрепления его. Бой шел беспрерывно весь день и всю ночь.

Против нас было 2½ австрийских дивизии, прочно засевших в хорошо подготовленных окопах. Стрелки дрались уже на самой позиции, были взяты пулеметы и пленные, захвачены два первых ряда окопов. Но дальнейшее продвижение казалось для нас непосильным, мы понесли большие потери, и войска устали. Генерал Стельницкий даже не предлагал мне помощи своих ополченских частей, понимая ее бесполезность.

Чтобы помочь моей захлебнувшейся фронтальной атаке, генерал Брусилов приказал генералу Зайончковскому атаковать Луцк с севера. Тут необходимо сделать отступление совсем не боевого свойства, дабы пояснить дальнейший ход событий.

По особенностям своего характера, Зайончковский внес элемент прямо анекдотический в суровую и эпическую боевую атмосферу. Получив распоряжение Брусилова, он отдал по своему корпусу многоречивый приказ, в котором говорилось, что «Железная» дивизия не смогла взять Луцк, и эта почетная и трудная задача возлагается на него… Припоминал праздник Рождества Богородицы, приходящийся на 21 сентября… Приглашал войска «порадовать матушку царицу» и в заключение восклицал: «Бутылка откупорена! Что придется нам пить из нее – вино или яд, покажет завтрашний день».

Подобная «беллетристика» совсем несвойственна нашему воинскому обиходу; впрочем, я узнал об этом приказе только по окончании операции.

Но «пить вина» на «завтрашний день» Зайончковскому не пришлось. Наступление его не подвинулось вперед, и он потребовал у штаба армии передать ему на усиление один из моих полков, что и было сделано. Я остался с тремя. Кроме того, в ночь на 23 сентября получаю приказ из армии: ввиду того, что Зайончковскому доставляет большие затруднения сильный артиллерийский огонь противника, мне, по его просьбе, приказано вести стрельбу всеми моими батареями в течение ночи, «чтобы отвлечь на себя неприятельский огонь».

Стрелять в течение всей ночи, когда у нас каждый снаряд на учете! Но приказ я исполнил. Вероятно, понять мои чувства может только тот, кто был на войне и попадал в такое положение… Австрийцы мне не отвечали. С их стороны раздалось только три выстрела, причем одна граната попала в камин штабной хаты. По воле судьбы она не разорвалась.

Эта нелепая стрельба обнаружила врагу расположение наших скрытых батарей, и к утру положение моей дивизии должно было стать трагичным. Я вызвал к телефону своих трех командиров полков и, очертив им обстановку, сказал:

– Наше положение пиковое. Ничего нам не остается, как атаковать.

Все три командира согласились со мной.

Я тут же отдал приказ дивизии: атаковать Луцк с рассветом.