25 июня 1915 г.: «Все делается не так, как следовало бы, и потому Н. держит тебя поблизости, чтобы заставить тебя подчиняться всем его идеям и дурным советам».
21 сентября 1916 г.: «Никто не имеет права узурпировать твои права. Меня это очень огорчает». (Речь идет о Николае Николаевиче.)
5 ноября 1916 г.
В этом убеждении поддерживал и вдохновлял Александру Федоровну Распутин. Дело в том, что, к несчастью, именно семья Николая Николаевича впервые ввела в царскую близость Распутина, как «богоугодного старца» и «провидца», но потом, когда истинный лик его обнаружился, Николай Николаевич и его близкие стали во враждебные отношения к «старцу». Распутин это знал и платил злобной ненавистью. Тем не менее, он несколько раз пытался проникнуть в Ставку. Но когда его поклонники нащупывали для этого почву, они неизменно получали ответ великого князя:
– Если приедет, прикажу повесить!
Что Распутин сыграл роль в решении государя принять Верховное командование – несомненно. Подтверждается это и письмами императрицы:
3 августа 1916 г.: «Не бойся назыв
9 декабря 1916 г.: «Наш друг говор
Нет никакого основания считать, что навязчивую идею Александры Федоровны относительно великого князя разделял и государь. По крайней мере, ни в отношениях его к Николаю Николаевичу, ни в действиях, ни в суждениях это никогда не проявлялось. И если влияние императрицы и Распутина в этом направлении было все же велико, то оно, по всей вероятности, находило свое объяснение в мистически-религиозном понимании государем своего предназначения и своей «богоустановленной» власти.
После выхода высочайшего указа о принятии государем Верховного командования Александра Федоровна писала ему:
Несомненно, она верила. Несомненно также, что государь – спокойный и уравновешенный, не заходил так далеко, как она, в своей мистике. Во всяком случае, он был вполне искренен, когда говорил противившимся его намерению министрам:
– В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее.
В армии перемена Верховного не вызвала большого впечатления. Командный состав волновался за судьбы войны, но назначение начальником штаба Верховного генерала Алексеева всех успокоило. Что же касается солдат, то в деталях иерархии они не отдавали себе отчета, а государь в их глазах всегда был главой армии.
Одно обстоятельство, впрочем, вызывало толки в народе, оно широко отражалось в перлюстрированных военной цензурой письмах. Все считали, что «царь был несчастлив», что «ему не везло». Ходынка, Японская война, первая революция, неизлечимая болезнь единственного сына…
Фактическим распорядителем всех вооруженных сил Российского государства стал генерал Михаил Васильевич Алексеев.
В сущности, такая комбинация, когда военные операции задумываются, разрабатываются и проводятся признанным стратегом, а «повеления» исходят от верховной и притом самодержавной власти, могла быть удачной. Но… Государь не имел достаточно властности, твердости и силы характера, и генерал Алексеев, по тем же причинам, не умел «повелевать именем царя».
В результате во второй период войны, больше еще, чем в первый, проявляется несогласованность и стремление главнокомандующих фронтами преследовать свои местные цели. Ставка же налаживает соглашения, прибегает к уговорам и компромиссам, доходящим до абсурда, когда, например, весною 1916 г. два главнокомандующих сорвали подготовленную большую операцию, и притом совершенно безнаказанно.
Об этом говорю в следующей главе.
Пополненная, снабженная до известной степени оружием, патронами и снарядами, Русская армия в 1916 г. привлекала на себя преимущественное внимание противника и полуторные его силы по сравнению с западными фронтами.
Россия уже была главным театром мировой войны.