Путь с войны

Полковник Колупаев относился к тому типу людей, про которых говорят: «Кому война, а кому мать родна». За время победоносного марша Красной армии по Европе Иван Матвеевич фундаментально обогатился. Он обладал исключительным умением отнимать, приобретать, собирать, перепродавать. Родись Иван Матвеевич лет на пятьдесят пораньше, наверняка фамилия Колупаевых стояла бы в одном ряду с Мамонтовыми, Морозовыми и, конечно, Третьяковыми, потому как к произведениям искусства и предметам старины полковник испытывал жуткое влечение. Обнаружилось это во время раскулачивания в одной нечерноземной губернии. Колупаев в тот год только-только надел петлицы, и, стараясь выслужиться, в первых рядах ворвался в зажиточное село. Тут и выяснилась эта его не свойственная советскому чекисту черта. Когда всякий нормальный человек получал удовольствие, трамбуя прикладом крестьян в эшелон, Иван Матвеевич упивался другим. Возле иконы выжженной временем или серебряной ложки с причудливым вензелем, кончики пальцев, дрожа, причитали: «Это моё! Мне! Для меня!». Найдя в крестьянской избенке медаль «За взятие Измаила», Колупаев инстинктивно прятал ее в карман, испытывая при этом почти наркотическое наслаждение. Так родилось его пристрастие к раритетам и антиквариату. Московская квартира Колупаева ломилась от предметов старины. Жена его, тоже Колупаева, щеголяла в дорогих нарядах и непременно драгоценных украшениях, которые были бы уместнее в музее. Любовница полковника тоже не была обижена, но она – даром, что вчерашняя школьница – была поумней и подаренные Колупаевым кольца и серьги хранила в укромном месте, не выставляя их напоказ.

«Ива-ан, это же должностное преступле-ение, – вытягивалась кошечкой она на постели, принимая очередной презент, – тебе ничего не будет?».

Полковник отмахивался, один раз живем. А бывшая хозяйка колье вернется – если вернется – лет через двадцать.

А еще Колупаев славился, как специалист вкусно поесть, выпить изрядно, он обожал пикники и преферанс. В общем, жизнелюб, носитель тех инстинктов, которые, по мнению отцов-основателей СССР, были главной угрозой социалистическому строю.

Начальство прекрасно представляло, что собой представляет Иван Матвеевич Колупаев, но смотрело на это сквозь пальцы, начальство само не безгрешно. А поскольку всякий грамотный руководитель максимально использует способности подчиненных, то полковника Колупаева еще в сорок четвертом назначили на должность, в которой он был уполномочен заниматься реституцией культурных ценностей. Ну и так, пограбить, тоже не возбранялось.

В Берлине у Колупаева было очень много работы, но когда возникла возможность установить местонахождение янтарной комнаты, именно этот вопрос стал безоговорочно приоритетным.

Полковник сидел за столом в комфортно обставленном кабинете и слушал очередной доклад майора Волкова. При этом Колупаев перебирал руками жемчужные бусы, плечом заслоняя их от портрета товарища Сталина, висящего за спиной.

– Это протоколы с объяснениями, – Ветров выложил на стол тонкую стопку бумаг. – Все упирается в Бардина. Вроде уже нашли, а тут на тебе! Победа. И вы представляете, что творилось. И только на следующий день нашли этого сержанта Кириллова и у него карточку. А там кроме карточки у него побрякушек разных!.. Чего только не насобирал, жучара, – тут взгляд майора упал на бусы в руке Колупаева, и он замолчал.

– И что, что? – спросил полковник.

– Карточку у Кириллова изъяли, но, видимо, точная информация о складе на той карточке, которая осталась у Бардина. А тот смылся, я вам докладывал. А изъятая у сержанта Кириллова вот.

Ветров положил перед Колупаевым фотографию белокурой немки.

– А сержант Кириллов эту фройляйн для чего использовал? – полковник брезгливо тронул снимок карандашом. – Ну и дальше, дальше.

– Бардина, понятно в розыск, ориентировки дали, примерный круг поиска очертили. Но ведь опасность, что задержат его как дезертира, морду разобьют, могут и шлепнуть, а вещи разберут. И плакала наша карточка.

– Так куда этот косоглазый делся?

– А хер пойми, товарищ полковник, доложу я вам. Сказал, война кончилась, значит, я пошел домой. И вроде ушел. Ну, водки пожрал с мужиками, конечно, и ауфвидерзейн.

– Может он на Запад метнулся? С информацией такой.

– Маловероятно, – мотнул головой Ветров. – Тем более о том, что именно на фото он не понимает. Да и вообще он такой… патриот. Всю войну ныл, хочу домой, в Сибирь, на Алтай. Кому-то Сибирь – ссылка и каторга, а кому-то земля родная. Мы отработаем, конечно, вариант с союзниками…

– Бывшими.

– Вариант с бывшими союзниками, – поправился майор. – Но повторюсь, это маловероятно. Иван Матвеевич! Да если бы просто поймать дезертира! Но надо же аккуратно. Фотокарточка! Единственная ниточка. Кириллов на допросе вспомнил, что на том снимке, который он Бардину отдал, с оборота цифры были с кружочками. Думаю координаты. Поэтому… – тут Ветров махнул рукой. – Может он выбросил давно этот снимок, шансы мизерные. Но без вариантов, только вся и ставка на узкопленочного. И надо так, чтобы вроде исподволь. А у меня – дуболомы.