Путь с войны

Жорка болтал под шум мотора, улыбался так, что отрывались бинты от головы. Хорошим он будет артистом, подумал Ырысту. Или режиссером. Творческий человек, вон как по-своему понял роман о трех мушкетерах: дружба важнее присяги. И не только этот роман, еще он пересказывал одну популярную повесть следующим образом. Жила-была в одной деревне одна бабка, это где-то сороковой год. Бабке надо было почистить бочку, соскрести коросту. Да не с бабки, с бочки! Короче, сливает она двести ведер воды, думает – завтра буду чистить. Наутро встает, глядь, а бочка опять полная. Ах, нечистая сила, крестится бабка. По соседству жил дедок, лет под сто, но крепенький. Ему внуки все лето наваживали дрова, он говорит: высыпайте сюда, возле бани, чтобы баню топить, далеко не ходить. А на утро просыпается – дрова за сараем сложены, довольно далеко от бани. И давай дед материться, да полена перетаскивать. Это шустрила команда Тимура. Подростки-вредители. А потому что, не просят – не помогай. Только навредишь. Так они чего учудили? Они нарисованными звездами пометили дома, где проживали семьи красноармейцев. Представляешь? А потом в поселок просочились финские диверсанты и вырезали всех к чертовой матери. Это в повесть не вошло, но было именно так. А потом этот трюк в Белоруссии применили. Там кто-то помечал дома, где жили родственники партизан, а потом приходили полицаи и…

Бардин просматривал эту повесть по диагонали, а секретарь горкома показал портрет в газете. «Детский писатель, – пояснил чиновник. – Про судьбу барабанщика написал, про Тимура».

Ырысту тогда, глядя на парня в папахе, почуял, что этот писатель глубоко несчастный человек, к тому же очень больной. И зеркальный лабиринт, явившийся на миг, давал понять, что потомкам портрета суждено сыграть свою роль в истории страны.

«Прочитал твои записи, товарищ Бардин, – сказал секретарь райкома. – Народный эпос. Долго составлял? Превосходно. Литературная обработка весьма достойно выполнена. Я думаю, есть все шансы на публикацию. И в разрезе партийной установки на формирование алтайской творческой интеллигенции ваш труд, несомненно, полезен и значим…».

Как это было давно!

А теперь Бардин трясется в кузове, напротив Жорка выгибает губы, таращит глаза, верит в руках бумажный кулечек.

– Сахар, – Жорка протянул Ырысту сверток. – Возьми.

Хрусткий пакетик в руке Ырысту, сахар – великая ценность. Если сейчас остановит патруль, проверка документов, может сдаться? Разом и все. Как со скалы прыгаешь в воду. Чуть задеваешь дно, и тут же вода кидает тебя на поверхность, где подхватит поток, и течение понесет беззащитное тело к порогу. И гребешь, гребешь. К берегу. А где тот берег и что на берегу?

Если сейчас остановит патруль, три человека, дать по башке, связать и смываться. Еще в кабине двое. Жорка, допустим, поможет, а потом и ему – трибунал. Лучше сдаться.

А еще лучше – не сдаваться. Пробираться на родину, а там… Алтай не выдаст. Хлопцы атамана Кайгородова до сих пор сидят в долине Чулышмана, и кто бы их поймал, этих замечательных белогвардейцев.

Грузовик повернул. Жорка озабочено озирался, потом, перегнувшись через ящик, сказал: «слушай, товарищ шаман, куда-то мы не туда. Юго-запад нам не в масть».

– Я слезу, а ты езжай. Тебе в госпиталь, – сказал Ырысту.

– Нам бы еще проехать к востоку, там места поглуше. А вот там людновато.

Жорка подумал немного, повернулся к кабине, яростно застучал по крыше. Да как заорет: «Воздух!!, Воздух! Ложи-ысь!!!».

Грузовик резко остановился. Водитель и офицер вылетели с разных сторон из машины, отбежали на поле, плашмя залегли. Рефлекс, Жорка так и предполагал.

– Давай за руль! – крикнул Жорка.

– Я же водить не умею! – Ырысту постучал себя по виску.

– А еще эктрасекс, – обиженно сказал Жорка и сам полез в кабину. – Так держись, товарищ Бардин. Ща мы с ветерком!

***

Несколько дней Ростислав объезжал ближайшие комендатуры, ходил по штабам, опрашивал. Теперь вернулся на базу. На розыск Бардина он отводил два-три дня, а выходило больше. Это раздражало. И азиат не такой тупой, как представлялось. А если не такой тупой, то возможно, что озвученное им намерение идти на родину – не более чем легенда? Пришлось повторно опросить сержанта Кириллова, носившего королевское имя Стефан. Тот поначалу отбрехивался. Но к каждому человеку, есть отмычка. «Я ведь тоже сибиряк, – говорил Загорский. – Байкал наш, Байкал. Знаете, самое полноводное озеро в мире. А вы в Чите бывали? Чаю наливайте себе. Это не допрос, а беседа. Я и сам особистов не очень люблю. Лучше бы вашего друга Ырысту нашли мы. Сахар берите. Кстати, сало. Хлебушек. Бабушка моя никогда не называла хлеб хлебом. Только – хлебушек. Раз пошли мы с бабушкой паломниками в один староверческий скит…».

Сержант поплыл. Нет, Кириллов уверен, что Бардин направился к дому. На запад он не сунется. Предположим, что так, думал Загорский.