Путь с войны

Они обнялись. Уперлись друг другу лоб в лоб.

– Прощай, товарищ Бардин, – тут жоркин голос сбился, словно прыгнула игла на патефоне. Он сделал шаг назад.

– Прощай, Георгий. Ни пуха. Желаю, чтоб выросло ухо. Стихи, ёп! – Ырысту улыбнулся. А на душе кошки скребли. Почему в мирной жизни не было друзей? Почему дружба пришла лишь вместе с войной. А теперь расставание с другом. Навсегда. Печально.

– Ухо не вырастет. Я не ящер.

– Пришьешь, – убежденно сказал Ырысту. – Ясно вижу: оба уха у тебя. Теперь, когда поняли все про войну, теперь мирная жизнь. Такая будет жизнь! Из Берлина в Барнаул, вжик! И там. Да чего, Барнаул? На Луну полетим! На Марс. А богачество будет, ух! Там такие удобрения будут, запредельная урожайность, так что воевать за земли будет никому и не надо. И медицина: захочешь, ухо пришьешь, захочешь полностью лицо изменишь, хоть как у Алейникова один в один. Так что не переживай, артист!

– Ну, если так, – Жорка вынул из кармана пилотку, надел, приложил руку к виску. – Оклемаюсь, устроюсь, напишу.

Он не напишет.

– Прощай, брат Жорка.

Пацан подлечится, а через годы, когда прогресс дойдет, он сделает операцию, и все девки его. Так предсказал Ырысту. Или не предсказал, а создал? Великие провидцы видят будущее или они его пишут? Бросил камень в море, а пока он летит, напророчил круги на воде.

Они разошлись. Каждый пошел своей дорогой, и вьется пыль под сапогами, лесам-ми, полям -ми. А уже погасло пламя и пуль не слыхать.

Конечно, полями, следует избегать автострад, населенных пунктов и других многолюдных мест. Солюдий. Есть созвездия, есть созвучия, а много людей – солюдие. Нет такого слова? Просто русский язык не до конца использует свой потенциал. Лень им русскоязычным. Поэтому предкам Ырысту приходилось учить тоскливых древних русичей тюркским терминам – базар, казан, ямщик, да много всего! Деньги у казака в штанах, сундук в шалаше. Ни одного русского слова. А у немцев вообще язык – чопопалошний язык. Орут хайль Гитлер – как собаки лают. Ну, теперь-то не орут. И снова заорут не скоро. И не немцы.

На часах было около шести вечера, когда Ырысту вышел к небольшому хутору. Устроившись в рощице, стал наблюдать, благо, что оптику с винтовки свинтил, с собой прихватил. Собак не слышно, не видно. Добротный дом, окруженный надворными постройками: амбар, загон для скота, сарай под сельхозинструмент, а вон там что-то похожее на сеновал.

Прусская ферма, грустная фрау. Дебелая баба выходила из дома, брала то ведро, то топор, и удалялась обратно. Больше никого Бардин не видел, но это ничего не значило.

Ырысту ковырял сухпаек, удобно устроившись на мягкой земле. В это время хозяйка фермы возле железного бака, стоящего у изгороди, разложила щепу, плеснула из банки коричневой жидкости и подожгла. Бросила сверху дрова, судя по полировке – ножки стола. Следом в костер отправилась и столешница, порубленная крупными кусками. Пламя заполыхало.

Видимо, фрау будет готовить ужин. Тогда по объему еды можно понять, есть ли еще кто-то в доме. Хозяйка сходила в дом, вернулась с охапкой тряпья. Ырысту присмотрелся – ух ты! Тряпки – черная гестаповская форма. Фрау бросила мундир у костра, наступила на китель, потянула за рукав. Оторвать не получилось – пошито на славу. Тогда она бросила форму в огонь, постояла пару минут и снова ушла в дом.

Сгорала форма гестапо. Метафорично. У немцев, наверняка, другая одежда есть, а нам свою форму носить и носить. Ырысту продолжал наблюдать. Он устал и намеревался забраться хотя бы вон в хлев, нормально поспать до утра. Но фашистские шмотки, наличие их на ферме вызывают сомнение в безопасности этого плана.

Дым от костра едок, неприятен. Это не лиственница, не береза, а мебель и ткань.

А хозяйство ладное даже на вид, почти как в Сибири до революции. Кулаки-единоличники, мироеды, враги, а что в них ужасного было? Немцы поди-ка нас не глупее, у них такие усадьбы. Частные, можно сказать. И смотрится очень неплохо, правда скотины не видно, но это понятно – война. А до войны, скорее всего, было здесь все, включая и живность. А слева – поля. Пашни теперь заброшены, ясно – никто не сеял. А в остальном хозяйство хорошее. Бардину нравилось. Хоть и война, а все же ухожено. Земля без хозяина – круглая сирота.

Задать вопрос земле нескромный: скажи планета, что ты желаешь, какой бы народ расселить по всем континентам? Для счастья, безмятежности, гармонии, и для труда и ухода. А земля, допустим, в ответ: все племена мне как дети милы, желаю лишь в них воспитать бережливость. Чтоб без помоек в пойме реки, чтоб без бутылок по берегам, чтоб без пластмассовых свалок в лесу и без заразных бацилл в озерце, чтобы рачительность и любовь. Нужно беречь природу. Это не храм, не мастерская, это – твой дом. Так не тащи все из дома, как последний алкаш. На Марс полетишь не скоро, так что не отдаляйся, не рви, иначе умрешь, как погибает ребенок в утробе, если порвет пуповину.