Путь с войны

Свечой догорал костер, заря вечерняя разгоралась. Из дома вышел мужчина. Ырысту не сразу заметил, а увидев движение, спохватился, приставил прицел к глазу. Так и знал: не одна живет фрау на ферме! Хорошо, что затихарился.

Мужчина был в одном исподнем. Он тяжко шагнул с крыльца, руки его крест-накрест прижаты к груди. Резкие морщины у губ, обвисшие щеки, белые одежды создавали облик великомученика. Он подошел к еле дымящемуся костровищу и опустился на колени. Ырысту удивился, увидев, что человек нагребает с боку костра золу и сыпет на себя. Бессмысленно, как сомнамбула, посыпает макушку пеплом. Потом он начал раскачиваться взад-вперед и выть. Выть, выть, сбиваясь на визг, словно попавший в капкан щенок.

Это длилось какое-то время, Ырысту успел проглотить две галеты. Вышла из дома фрау, подняла от золы псевдомученика, повела его в дом, гладя по голове, от чего с рыжеватых волос, как мошкара, слетала бесцветная пыль.

Подождав пока стемнеет, Бардин перелез ограду. В доме не было света, только в окне подвала можно заметить небольшое свечение. Ырысту прокрался к тому окошку, заглянул.

В подвале перед большим деревянным распятием стоял на коленях гестаповец. Был он все в том же исподнем и руки все также у груди. Человек бился лбом об пол. Потом замирал в коленопреклоненной позе и снова клал поклоны.

Кается, подумал Ырысту. Переживает. Или рехнулся. Или скорбит по Гитлеру. Типа «тяжелая утрата, ушел от нас наш дорогой вождь и учитель, национальный лидер и прочая, прочая, прочая». Сами немцы виноваты, сделали себе кумира из больного на голову пигмея. На престоле лидер нации в агрессивной дымке. Вы хотели коронации – хавайте Ходынку!

Так вам и надо, подумал Ырысту. Кайся – не кайся, а получили по справедливости.

Понаблюдал немного за гестаповцем. Ырысту пытался в себе разогреть злорадное торжество, но не получилось.

Надоело.

Пробрался в сарай, лег на солому, увидел звезды в прорехах дранки. Звезды… Солнце тоже звезда. Пятиугольная звезда – знак сатанизма, ставший советским символом. Начальству виднее. На фуражке на моей серп и молот и звезда, как это трогательно… На самолетах и танках тоже красные звезды. Танк находится на постаменте, вокруг молодые люди, одетые одинаково. «Россия для русских», – кричат они, взметнулись в приветствии руки. Зигуют, «Россия для русских», а у самих в красном углу – икона грузина.

Ырысту быстро снял гимнастерку. Срочно бросить в огонь! Дуло танка накренилось прямо на него. «ИС – 2» по кличке «кувалда». Переметнулся, сука! Вот бы гранату. Жорка, атас, граната! Я не в деле, товарищ колдун, пойду себе второе ухо оторву.

Костлявая рука легла на плечо, Ырысту испугался, выронил гимнастерку. «Подними», – сказала старуха, стоящая за спиной. Обернулся: бабка в советской форме с петлицами, как до войны. «Что, предатель? Добрался на Родину?», – холодно засмеялась она. Ырысту побежал. Долго бежал, чувствуя сзади ледяное дыхание. Потом провалился. Надолго и глубоко в уютную мягкость небытия, пешеходное небо свернулось, обволокло, увлекая все дальше и дальше.

Когда выбрался, старуха стояла у пропасти в маршальском кителе и галифе. Она захихикала, вывихнув вбок подбородок, глаз ее выпал, повиснув на тонкой жилке, склизкой, кровавой. «А ты не узнал меня? – пропела старуха. – Я Феликс Счастливый Волков. Чекист и смотрящий над смертью». Ырысту опять побежал. Вслед доносилось: ты меня не похоронил! Звери рыскать не будут! Птицы не запоют! А ты будешь теперь маршировать!

Марш, марш левой! Марш, марш правой! Не видел толпы страшней, чем… скованные одной цепью, связанные одной целью. За красным восходом – коричневый закат! Вы нам еще понадобитесь – Прозит, Борис Николаевич! Поня-атно зачем понадобились, поня-атно. Хоть землю крестьянам дали. Вишня, вишня! Зимняя вишня-а…

Ырысту бежал по улице, навстречу толпа, толпа заполонила всю видимость. Это дети в военной форме. Маленькие дети! Они облепили Ырысту и кусали его за ноги. Вы смертеныши? Это вы? Он пытается вырваться, убежать. Его догоняют и царапают бедра, глодают голени, кусают ступни…

Вскочил, проснулся, подышал. Кошмарный сон. Ух. Такой кошмарный мерцающий сон последний раз видел еще до войны, когда отходил от запоя. Пил две недели, отходняки, белка в пути, уже едет, и бред. Только тогда ноги кусали-царапали не дети, а дикие шестиногие кошки.

Ырысту натянул сапоги, и крадучись, вышел из хлева, уже рассветало. Как можно скорее покинул хутор. Вышел на тропу. Уверенной походкой двинул на восход.

***

С веранды слышалась шипящая музыка, в саду шуршали ветками вязы, кусты кудрявились ярко зеленым, а стебли тюльпанов скорбно усохли – их время прошло. Японец в соломенной шляпе щелкал садовыми ножницами и поглядывал на влюбленную, кажется, пару: на скамейке сидела Вилена, держала в руках букет полевых цветов, рядом топтался смущенный Борис

– Поздравляю с первым днем лета, – запинаясь, сказал он.