Путь Самки

Моцарта и приступил к медитации. Я строго следовал тексту книги. Вначале я представил себе, что мое тело лишь относительно мое, что это только некий сгусток в море материи, постоянно получающий свои атомы извне и отдающий их, в свою очередь, миру. Не это есть мое тело, вся материя космоса есть мое тело. Затем точно по такому же плану я стал рассматривать энергию, жизненную силу, прану (я уже усвоил это слово). Я живу жизнью всей вселенной. Жизнь космоса – вот моя жизнь. Далее то же самое было проделано с умом («мировой ум суть мой истинный ум»), и наконец я добрался до «Я», которое, как учил Рамачарака (о веданте я тогда не имел никакого понятия), не есть ни тело, ни энергия, ни даже ум. «Я» (потом я узнал, что это истинное «Я» на санскрите называется Атманом) есть всегда субъект, который не может стать объектом для ума; «Я» есть трансцендентальный свидетель всех состояний сознания и трансцендентальное условие всякого опыта. Но это все приобрело в моей голове понятийную форму гораздо позже, тогда же я скорее чувствовал, чем знал. Итак, «Я» – которое и есть на самом деле я, рассказывающий об этом, – стал осваивать идею Рамачараки о том, что я – не эта ограниченная и преходящая индивидуальность, а я есть «Я» всех людей, всех существ – здесь, на земле, и во всех иных мирах. Даже если это тело умрет, я буду жить в других существах, ибо я вечен, я есть все, что поистине есть, и все, что поистине есть, есть я.

И тут свершилось. Проигрыватель закончил играть «Requiem aeternam» и перешел к «Kyrie eleison». Мое сознание расширилось, и я в реальности пережил то, что до того старательно пытался представить по книге! Я жил жизнью всех существ: соседей по коммуналке, водителя проехавшего под окнами грузовика, рыб в реке, морских червей, роющихся в иле в южных морях, и даже каких-то уж совсем неведомых инопланетян из неведомых звездных систем. Мое тело почти совсем перестало быть центром или фокусом самосознания, да и самосознание уже мало походило на привычное. Я блаженствовал, на глаза навернулись слезы. «Kyrie eleison» сменилось «Dies Irae». Постепенно я возвращался в свое обычное состояние. Согласованная и вполне концептуализированная реальность заполнила органы чувств и мой внутренний мир. С тех пор я не переживал ничего подобного, хотя и очень стремился к этому. Но и сейчас, через семнадцать лет, при первых звуках моцартовского «Реквиема» что-то во мне шевелится, и старое впечатление, ушедшая в глубь подсознания санскара (или васана?), кажется, готова воскреснуть вновь, готова… Но никогда не воскресает.

Дня три после этого переживания я ходил сам не свой, весь мой мир перевернулся: я открыл иные измерения собственного бытия. Этот краткий (несколько минут!) опыт определил все мои последующие интересы, в том числе и сугубо профессиональные: я погрузился в восточную (индийскую и китайскую) философию, трансперсональную психологию и даже некоторое время практиковал йогу (и уже отнюдь не по Рамача-раке). Я не стал просветленным мудрецом, Буддой, ри-ши или святым, но из меня получился, смею думать, вполне приличный трансперсоналист и специалист по религиозным психопрактикам.

И все-таки чувство Tat tv am asi, «Ты то еси», не оставляет меня и, тешу себя этой мыслью, делает меня лучше, чем я мог бы быть, не имея его.

Как яркий свет в магическом кристалле,
Луна отражена в воде морской,
Сама светя иной, чужой тоской,
Подобно искре в мировом фиале.

И берега иные ближе стали,
К ним через бездны перекинут мост.
Дождями орошен, расцвел погост,
И праотцев потомки вызывали.

И женихи взирали на невест,
Любви ответного алкая взгляда,
Святых паломники достигли мест,

Уж истолок бессмертье лунный пест,
Изгнав из плоти скверны соков яда,
Зажегся в небе ясной ночью Южный Крест.

Глава IV, в которой молодой талант отправляется в Порт Ароматов, где он страдает от жары, тогда как ученые мужи внимают его рассуждениям