Путь Самки

Был в Китае такой философ – Гуань Инь-цзы. И этот философ, кстати даос, а не буддист, однажды сказал: «В мире есть драконы, морские гады и просто змеи. Дракон – он может быть одновременно и драконом, и морским гадом, и змеей. А морской гад или змея – они только морской гад и змея, и не больше. Совершенномудрый подобен дракону, а мудрец – он морской гад, не больше». Наш мир всегда четко определен, ограничен, и потому в нем нет жизни. Если уж он Deus sive natura, «Бог или природа», то он уж никак не может быть волей и представлением. А если он воля и представление, то уж не быть ему плодом самосозерцания Мирового Разума. А так ли это? Вот не только буддисты, а и джайны учили, что любое учение освещает мир лишь «некоторым образом» и лишь в «каком-то отношении». Значит, чувствовали они эту открытость, эту магическую пустотность мира, в котором всё в одном, а одно во всем, все – тоже во всем, а одно еще и в одном! Сеть бога Индры! Мириады блистающих драгоценных каменьев – каждый камень отражает все остальные камни и отражается, в свою очередь, во всех камнях.

Отражения и взаимоотражения, отражения отражаются в отражениях, каждое из них реально, и каждое подобно иллюзии, часть вмещает в себя целое и в этом целом содержится, снова объемля и его, и себя в нем. Борхесовский Алеф, «мы долгое эхо друг друга»! Мир открыт и непредсказуем, он не «от сих до сих» – хоть в пространстве, хоть во времени; он нелинейно бесконечен и, pardon moi[12] за неологизм, гиперссылочно вечен…

Вот довольно-таки сбивчивое описание того, что я почувствовал в темном автобусе Ленинград – Новгород в предновогодний вечер 1987 года. К сожалению, я не смог понять, осознать или эксплицировать это чувствование или видение… А позднее я и вообще пошел по накатанной дорожке: примерил на магическую вселенную ризы меонической свободы Бердяева и пошел-по-ехал по стезе русской философии (или теософии?) Серебряного века. Осознание внутреннего родства магической вселенной и буддизма пришло много позднее. Бездонность и неисчерпаемость мира как явление пустотности сущего в его изначальной открытости…

И блеск Фаворский воссияет в славе
Обители нетленной Божества,
Сольются все в восторге торжества,
И встретят нас собравшиеся в храме.

Огонь небесный в сердце наше канет,

Преображая наше существо.
Духовным плотяное вещество
Из тлена смерти в бытие восстанет.

И лицезрения святых красот

Сподобится обоженное сердце,
Парящее среди иных высот.

Пурпуровый немеркнущий восход

Планет и звезд, ликующее скерцо
Прозрачной ясности родных пустот.

Глава VI, в которой появляются и крепнут подозрения, а некий юноша оказывается зрелым мужем

Снова неприсутственный день. Я ломаю голову над загадкой похищения ДМТ-Ф, и ничегошеньки-то в эту голову не приходит. Кроме одного: что психоделик в бессознательном состоянии украл я. Но если это так, то где он? Или я, пребывая в странной деменции, не только украл его, но и куда-то припрятал, а теперь амнезия и т. д. и т. п. В общем, жизнь моя постылая, жизнь трансцендентальная… Ни до чего не додумавшись, я выключил компьютер, за который, правда, немедленно уселся Филипп и начал играть в «Хитмена». Я же отправился к Инне, и мы весь вечер просидели у телевизора, болтая о каких-то совершенно посторонних вещах. Инна прекрасно понимала, что со мной что-то не то, но не пыталась ничего выпытать (и слава богу – я бы сломался, а это уж совсем ни к чему), а, наоборот, отвлекала и успокаивала, совершенно ненавязчиво и для постороннего наблюдателя просто-таки незаметно. В результате Филипп заигрался аж до второго часа ночи (потом он уверял нас, что прошел своего «Хитмена» до конца – целиком и полностью), а я добрел до постели и вообще уже при свете дня, часов в пять самое раннее.

Уже около полудня, однако, я был в институте, преисполненный решимости разобраться со всеми тайнами (по крайней мере, в той их части, в которой они имели отношение ко мне) и отгадать все загадки. В секторе меня ожидал сюрприз. Ко мне подошла Елена Сергеевна Воронова, которая много лет сидит над темой «Психопрактика в текстах ранней брахманической прозы», и томно произнесла:

– Костя, тут еще в понедельник вас по всему институту искал один молодой человек, но не нашел и оставил записку. А я позавчера забыла ее вам передать – тут такие магнитные бури, ничего не соображаю.

И протягивает мне записку.

Разворачиваю ее и читаю: «Привет! Позвони мне, как сможешь: очень поговорить надо. Илья Гданьский».