Путь Самки

Я сел в метро и проехал до конца длинную ветку, идущую через «Воробьевы горы» мимо «Университета». От «Юго-Западной» предстояло проехать несколько остановок на автобусе; в Москве это для меня всегда некоторая проблема: кондукторов в автобусах практически не бывает, а где купить талончики, давно уже исчезнувшие в Питере как класс, неизвестно. Вот и на этот раз я проехал три остановки зайцем. Напротив остановки, как и было описано, стоял большой универсам, за которым и располагался дом Андрея. Я нашел подъезд, набрал код, сим-сим открыл дверь, и я проследовал мимо консьержки (в Питере – скорее экзотика, чем норма, а жаль) клифту, который вознес меня на десятый этаж. Оказавшись перед запертым входом в коридор, я нажал на кнопку звонка у числа 108. Прошло минуты три (я уже собирался звонить во второй раз), прежде чем в коридоре раздались шаги. Замок щелкнул, дверь открылась. На пороге стоял Андрей, но, о боже, кто б его узнал! Или мои глаза виноваты… Теперь мне и в голову не пришло бы счесть его молодым, по крайней мере подумать, что он моложе меня: Андрей выглядел именно на свои сорок пять лет – ни старше, ни моложе. На нем были обычные синие джинсы и ничем не примечательная футболка. Однако глаза… Я понял, что, если я буду вглядываться в его глаза, он снова покажется мне молодым и необычным. Кто-то сказал, что фраза «глаза – зеркало души» есть не что иное, как распространенное заблуждение. Скорее всего, это так, но не в данном случае: именно глаза Андрея были источником его харизмы, его необычного, я сказал бы даже волшебного обаяния. «А очи синие бездонные цветут на дальнем берегу…» И все это без какого-либо оттенка сексуальности, даже без тени, без привкуса оной. Я не знаю, счастье или горе – обладание такими глазами. Впрочем, судя по жизни Андрея, его глаза ему не мешали, но и не помогали. Или он не пользовался своим обаянием в корыстных либо, по крайней мере, личных целях? Не знаю. Пока я бы решил, что скорее нет, чем да.

Разумеется, все это промелькнуло у меня в голове мгновенно, скорее как некое чувство, нежели как выраженное в словах и четко оформленное суждение. Андрей протянул мне руку и провел в квартиру.

Квартира была самой обычной – ничего особенного ни в смысле роскоши, ни в смысле бедности, ни в смысле экстравагантности, ни в смысле ординарности. Одним словом, квартира как квартира. Хорошая двухкомнатная квартира в приличном столичном доме. Только три портрета (два офорта, видимо копии, и одна фотография) на стене были достаточно необычными: один представлял собой изображение мужчины средних лет в восточном одеянии, с чалмой на голове, окладистой бородой и грустными, слегка меланхолическими глазами; второй – восточного же молодого человека с головой, покрытой покрывалом (таллит?), с тонкими усиками над верхней губой и большими выразительными глазами; на третьем (это была фотография) – опять-таки восточный человек (скорее всего, индиец), сидящий в позе лотоса. Увидев, что я смотрю на портреты, Андрей улыбнулся (его улыбка отнюдь не слащава, хотя исключительно приятна) и сказал, что это Саббатай Цеви, его пророк Натан из Газы и индийский йогин и исследователь феномена кундалини Гопи Кришна.

– По ним сразу видно, что меня интересует и чему я посвятил жизнь, – добавил Андрей.

Он спросил меня, долго ли я собираюсь пробыть в Москве и где я остановился. Я ответил, что нигде не остановился и что, скорее всего, прямо от него поеду на вокзал и ночным поездом вернусь домой. Тогда Андрей предложил мне переночевать у него, а домой вернуться завтра дневной «Авророй». Мне хотелось пообщаться с ним подольше, и поэтому я согласился – тем более что он сам это предложил, – спросив, действительно ли я не помешаю ему и не создам каких-либо неудобств.

– Нет, какие неудобства… Мама умерла два года тому назад, Полина, ее племянница, сейчас с семьей на даче, в эти выходные я к ним все равно уже не поехал. Дел у меня особых нет. Статью вот надо дописать, но это я попозднее сделаю, посижу немного за компьютером, надеюсь, вы меня простите.

Потом он ушел на кухню заварить чай, а я достал из сумки коробку привезенных из Питера конфет и бутылку итальянского сухого вина. Разумеется, не лишил я себя удовольствия посмотреть и книги личной библиотеки Андрея, стоявшие на полках и стеллажах. Довольно внушительная библиотека, но ничего экстраординарного. В основном специальная литература, много книг на английском. Из беллетристики преобладали собрания сочинений русских и западных авторов XIX века, сподобившихся нимба «классиков». Сия коллекция была, очевидно, собрана покойной Кларой

Яковлевной, благодаря стояниям в бесконечных очередях с записями номерков синим химическим карандашом на ладонях. Типично для интеллигентных семей шестидесятых.

Андрей вернулся с чайником и сразу же отреагировал на конфеты и бутылку. За конфеты он поблагодарил меня («есть грех, люблю сладкое»), а от вина вежливо отказался («пью только по особым случаям, вы уж меня извините великодушно»). Я, конечно, извинил.