Путь шамана

Макас - необычный поселок. Он был основан в 1599 г. горсткой испанцев, оставшихся в живых после резни, устроенной индейцами навахо в легендарной Севилье дель Оро. В течение нескольких веков это была, наверное, самая обособленная община на Западе. В сороковых годах там, правда, соорудили посадочную площадку для самолетов, но до тех пор, для того чтобы добраться до ближайшего города Риобамбы, расположенного в горах, нужно было сперва пробираться по скользкой тропинке, ведшей круто вверх, а потом еще претерпевать все тяготы восьмидневного путешествия. Благодаря этой обособленности в Макасе возникла община белых людей, совершенно не похожая ни на одну другую общину в мире. Еще в начале двадцатого века здешние люди охотились с трубками для выдувания отравленных стрел, носили индейскую одежду и необычайно гордились тем, что они - прямые потомки конквистадоров.

Были у них и свои собственные легенды, удивительные и таинственные. Они говорили, например, что когда они бежали из Севильи дель Оро, то скитались почти сто лет, прежде чем нашли новый путь через Анды, а о человеке, которому это наконец удалось, до сих пор рассказывают детям на ночь. Еще они утверждали, что раньше в поселок по ночам часто приходил конь-привидение, обвешанный лязгающими цепями, и жители в испуге забивались в свои крытые пальмовыми листьями хижины, пока это чудище бродило по округе. Привидение перестало появляться в 1924 г., когда в общине обосновались католические миссионеры. Интересно, что в то время в Макасе еще не было ни одной лошади - первого жеребенка принес на себе из Риобамбы кто-то из жителей поселка в 1928 г., т. е. почти через три с половиной столетия после возникновения общины.

За поселком, среди Восточных Кордильер, высился Сангай, большой действующий вулкан, покрытый снежной шапкой, над которым днем громоздились клубы дыма, а по ночам пламенело зарево. Местные жители любили говорить, что зарево это идет от сокровищ, которые те, согласно преданию, закопали на склонах Сангая.

Мой первый день в Макасе прошел хорошо. У самолета меня ожидал специально приставленный ко мне индейский юноша, да и весь прием был радушным и гостеприимным. Угощение было обильным, с большим количеством мяса. Поскольку жители Макаса не имеют возможности переправлять свой скот через Анды, им приходится есть это мясо самим, и животных в поселке режут каждый день. Меня напоили и местным чаем - его называют "гуаюса",- который тут пьют целый день вместо кофе. Чай этот вызывает некую эйфорию, так что все здешнее население постоянно находится под хмельком. Кроме того, к нему настолько привыкаешь, что, прежде чем угостить им гостя, его предупреждают: если он хоть раз попробует чаю, то будет снова и снова возвращаться в джунгли Эквадора.

Я уже засыпал в ту первую ночь, как вдруг в темноте хижины мне явились какие-то странные, яркие образы красных тонов. Сперва это были извилистые узоры, которые, сплетаясь и расходясь, кружились передо мной, отчего мне сделалось исключительно хорошо. Потом среди них возникли красноватые смеющиеся бесовские рожицы- они вертелись, то исчезая, то появляясь вновь. У меня было такое чувство, будто я вижу духов Макаса.

Внезапно раздался взрыв, и я ощутил толчок, от которого чуть не слетел с койки. Собаки в поселке разразились лаем. Видения исчезли. На улице кричали люди. От подземного толчка пол заходил ходуном, и я увидел, как из жерла Сангая вырываются брызги нерукотворного фейерверка. Мне пришла на ум несуразная мысль, что землетрясение устроили те самые ехидные демоны, желая отметить мое возвращение в джунгли и напомнить мне о своем существовании,- но я только рассмеялся этой нелепице.

На следующий день миссионер-католик, живущий в Макасе, показал мне свою коллекцию древних черепков, собранных в округе. Они были расписаны красными узорами, почти не отличавшимися от тех, которые я видел ночью.

Наутро мы с моим юным спутником-индейцем тронулись в путь. Мы пошли на север от Макаса и, переправившись через реку Упано на выдолбленной из ствола дерева лодке, продолжали идти весь остаток дня.

Солнце уже садилось, когда мы, выбившись из сил, наконец добрались до места своего назначения - хижины знаменитого шамана Акачу, стоящей в лесной чащобе. В тот вечер мне не предложили чаю "гуаюса" - вместо этого меня потчевали освежающим пивом из маниоки, обезьяньим мясом и живыми извивающимися червями, которые, впрочем, были превосходными на вкус и напоминали сыр. Усталый, но довольный тем, что снова оказался среди шаманов, я лег на бамбуковую кровать и крепко уснул.

Наутро мы с Акачу торжественно сидели друг против друга на деревянных табуретках, а его жены носили нам чашки с подогретым пивом из маниоки. В его длинных черных волосах, перевязанных сзади, на манер конского хвоста, плетеным красно-белым ремешком, в который была воткнута кисточка из птичьих перьев, уже начинала прорезываться седина. На взгляд ему можно было дать лет шестьдесят с небольшим.

"Я пришел,- объяснил я,- обрести духов-помощников".