– Как раз об этом я и размышлял прошлой ночью, падре. Есть кое-что, чего я боюсь куда сильнее, чем снова повстречать жестокость. Его черные глаза заблестели слезами. Что если воспоминания… обманывают меня? А вдруг цветы не так нежны, а вино не горячит, как прежде?
Тогда, добрый менестрель, – снова перебил
Вил нетерпеливо мерил шагами берег, пока, не вытерпев, приказал воинам подниматься на плот.
– Петер, мы ждем. Менестрель, нам пора уходить. Благодарим за оказанную доброту.
Петер отвел Вила в сторону.
– Юноша, человек может поехать с нами. С твоей стороны благоразумно пригласить его.
Вил подозрительно посмотрел па Бенедетто.
На что он нам?
– Он говорит на языке юга лучше меня и знает обычаи той стороны. У него верный глаз: он поможет нам на опасных перевалах, да и с ним нам легче будет раздобыть пропитание в селениях. И, мне кажется, мы ему тоже нужны.
Вил повернулся к Бенедетто и высокомерно подбоченился. Ему неохота было брать менестреля, но он послушал совета Петера.
– Сир, можете ехать с нами, ежели хотите. Учтите, что вам придется слушаться моих распоряжений.
Бенедетто бросил тоскующий взгляд на пристань, снял шляпу и слегка поклонился.
– Сын мой, волею судьбы я всю жизнь кому-то подчинялся, и считаю за честь последовать под вашим командованием.
То ли скорбный взор, то ли равнодушие в голосе менестреля, то ли что иное затронуло Вила, но он вдруг пожалел этого человека и дружелюбно протянул ему руку.
– Тогда – добро пожаловать.
Крестоносцы радостно визжали и хлопали в ладоши, рассаживаясь по местам: общество музыканта детям пришлось по нраву. Несколько напряженных усилий рук – и лодку подхватило речным течением.
Пока плот стремительно уходил вниз по Роне мимо деревень Беттен и Морель, все смеялись и поддразнивали друг друга. Яркое солнце ласково пригревало макушки.
– Расскажи, менестрель, – попросил Гюнтер. – Расскажи нам о своем доме.
– О, мальчик мой! Вряд ли слова способны передать подобную красоту. Вы, северный народ, и не видывали такого.
Крестоносцы обступили Бенедетто, а он закрыл глаза и вздернул лицо к небу.
Мальчиком я жил в маленьком доме из камня и глины, с плоской крышей, который стоял на берегу могучего Lago di Varese, самого прекрасного озера на земле, темно-синего пристанища аистов и лебедей. Жаркими летними днями мы плескались и резвились в его чудных водах. Ах, что за прелесть!
Отец мой был простым рыбаком. Я все еще вижу в памяти, как он чинит сеть, проводя по ней толстыми пальцами с легкостью самого виртуозного игрока на лютне, словно исполняя мелодию для самих ангелов. А мать… ах, мама! Каждый вечер она готовила самые вкусные блюда, при этом напевая нежные песни, как птица по весне.
Глаза Бенедетто загорелись.
– А женщины, юноши мои, женщины все прекрасны. Светлые и темные, и ходят плавно, как ангелы. Улыбки их ярки, как свет зари, а гру…
Петер громко кашлянул и сурово взглянул на новичка. Да и уместно ли вести подобные разговоры в окружении охочих до взрослых бесед отроков!
– О,
Анна показала пальцем на лютню.
– Сыграешь для нас?
– А тебе хотелось бы, милая?
–
Все дети стали наперебой упрашивать менестреля, и даже Петер ободрительно поднял брови.
–
Бенедетто ухмыльнулся.
– Из-за шума реки придется петь очень громко, дабы вы меня слышали, но я спою.
– Спой про женщин, крикнул Ион с края плота.
Его просьба вызвала укоряющий взгляд Петера, но менестрель не заметил предостережения священника.
Конечно, мальчик мой, – ответил он, легко перебирая тугие струны лютни. Он закрыл глаза. – Я спою вам о женщинах Браббии.
Бенедетто коснулся струн, прежде чем начать, и стало ясно, что он благословлен совершенным голосом для своего призвания:
– На этом песня заканчивается, – вмешался Петер. – Спой другую песню, более подходящую для твоих слушателей. – Негодуя, он насупился.