Путь слез

– Это и мой завет, как и твердое решение Георга, чтобы присоединиться к вам. – Несколько смягчившись, он добавил: – Он… он бы присоединился к другому отряду, если бы две недели тому не мучился великой болью в животе.

Георг побледнел от насмешек, последовавших за последним высказыванием.

– А теперь желание мое и моей госпожи, чтобы вы приняли его как одного из своих.

Петер, подняв брови, взглянул на Вила, пожал плечами и обнял трясущегося мальчика.

– Добро пожаловать, Георг, добро пожаловать. Да пребудет с нами Господь.

Старый священник отступил назад, давая место лорду и его жене обнять сына на прощание.

– Иди, Георг, иди с Богом и поскорее возвращайся назад.

Георг закрыл глаза и в последний раз почувствовал прикосновение материнской руки на лице. Взволнованно, но решительно он посмотрел в увлажнившиеся отцовские глаза и осторожно приблизился к новым товарищам.

Крестьяне-воины подозрительно обозревали его. Зависимые крестьяне и благородная знать редко обменивались словом, что уж говорить об общем паломничестве, но дети испытывали благодарность к доброму лорду и послушно ответили на угрожающий взгляд Петера. Они выстроились позади Вила и почтительно поклонились хозяевам, прежде чем завернуть припасы в свои одеяла. Затем, прослезившись об Ионе-третьем и воздав хор благодарностей и признательностей, крестоносцы гуськом вышли со двора и исчезли за холмом.

Детям было радостно и сытно, они вдохновились и чаяли подвигов. Рейнская дорога больше не угнетала их, а увлекала в святой поход далее, на юг. День прошел быстрее обычного, и, проделав большой путь через широкое низовье Верхнего Рейна, Вил приказал устроить короткий привал в тени леса, который обрамлял дорогу.

Даже довольный тем, что спутники воспрянули духом и поднабрали провизии, Вил не мог пересилить растущую неприязнь к Георгу и его участию в походе. Не совладав с чувствами, он оттащил новобранца за большое дерево.

– Слушай ты, толстяк. Ты будешь делать то, что я скажу и когда скажу. Ты теперь один из нас, ничуть не лучше. Ты нам не господин. Ты будешь шагать в хвосте колонны, и смотри, чтобы твои вялые ноги поспевали за всеми. Будешь получать столько пищи, сколько я скажу, и мне плевать, болит у тебя в животе или нет. Хоть одна жалоба хоть одно недовольное слово дойдет до моего слуха, – и я прогоню тебя. Ты понял?

Кроткое лицо Георга затрепетало и залилось краской. Он слабо улыбнулся и почтительно кивнул.

* * *

На следующий день Петер уже бодро шагал на своем обычном месте следом за Вилом, бок о бок с верным Соломоном. Он приподнял подбородок и выставил морщинистое лицо навстречу сиянию яркого солнца, на мгновение задумавшись о мраке неминуемой и уже близкой могилы. Борода его развевалась в легком ветерке, и он, вздохнув, подмигнул Карлу.

– А сейчас, Карл, милый мальчик, мне выпала прекрасная возможность предложить тебе еще одну загадку.

Карл выжидающе улыбнулся.

– Эту особую загадку я представлю тебе в нескольких частях и, посмотрим, разгадаешь ли ты ее, прежде чем услышишь последнюю подсказку. Да и, должен тебе признаться, отрок, что только ныне начинаю я во всей полноте осознавать суть отгадки, а сей сомнительный успех приходит после многих лет размышлений. Итак, начнем. Ты готов?

Карл кивнул.

– Отлично. Вот первая подсказка:

Куда душе цветка лететь,
Когда окончен путь?
Где тень заснеженных деревьев
Мечтает отдохнуть?

Карл поморщился.

– Так что, – довольно продолжил священник, – когда тебе понадобится другая подсказка, спроси, и я тебе ее дам!

Вил повернул голову к брату и священнику, но взгляд его упал на сестру. Он еще более замедлил шаг и внимательно разглядел ее, исхудавшую и изнуренную, и как неуклюже подгибаются ее колени. «Она выглядит такой уставшей, – подумал он, но не проходило и часа, как она вновь и вновь весело улыбалась ему и помахивала рукой. – Если бы остальные жаловались столь же, как она». Она всегда старалась ободрить других, а сама часто отходила от дороги, чтобы собрать диких цветов.

В мыслях вдруг возникла картина, как она лежит, распростершись, на той проклятой груде тел, и пламя, извиваясь и охватывая все вокруг, подбирается к ее безжизненному телу. Боль пронзила сердце брата. Холодный пот сковал кожу, и мальчик с трудом сдержал слезы. Закаленная годами страдальческого детства, его настороженная душа не до конца загрубела, и ее нежнейшие участки яростно сражались с черствостью, рожденной мрачным недоверием к миру. «Мария непременно умрет в походе, – подумал он, сжав кулаки. – Я знаю, Бог убьет ее. Все самое прекрасное быстро умирает. И цветы по весне, и краски неба на заре, все… А если смерть пощадит ее, жизнь превратит милую девочку в чудовище, каким стала наша… мать».