Путь слез

За последние полмесяца стоянки были передышкой приятной, хоть и не всегда радостной, но в эту ночь рождались мысли тяжелые и грустные. Петер, как всегда, коротко благословил их и разделил между всеми остатки угря, пригоршню сушеных яблок и последний, черствый кусок хлеба. Паломники остро чувствовали, что сейчас они съедают последнее из запасов, которыми снабдил их отец Георга, и понимали, что снова грядут тяжелые времена.

Чтобы развеять уныние среди своих детей, Петер встал близ тихого пламени и, улыбаясь широкой, однозубой улыбкой, принялся рассказывать истории древнего германского народа. Он увлекал детское воображение все дальше и дальше, к стародавним деяниям прародителей-тевтонцев, и душевные страдания крестоносцев рассеивались в ночной тьме.

Петер вскидывал свой посох и отражал им воображаемые нападки невидимых врагов, громогласно вещая предания о воинах Мэйфилда, о битвах с драконами, о спасении прекрасных Дев, о незримых взорами духах – хранителей долин.

– А скоро, дети мои, – он указал посохом в темноту, – мы выйдем к пределам бескрайнего Шварцвальда, того леса, который, по слухам, кишит эльфами и феями, места, полного тайн. Там звезды осыпают вас волЗшебной пылью, а деревья хранят секреты. Ах, дорогие мои, что это за чудесное место.

Дети притихли. Петер медленно отошел к краю освещенного костром пространства и величественно возложил обе руки на посох.

– Закройте глаза, дети мои, и разумом узрите дивные образы мира. Все, что только видит глаз, – все имеет предназначение.

Его голос дошел до шепота. Он надвинул на лоб свой черный капюшон.

– Падающий лист осенью, каждая летняя росинка, каждый вскрик совы, каждое дыхание ветра, все имеет предназначение.

Из тени кто-то прощебетал:

– И даже эльфы?

– Да, дитя, и даже образы в нашем воображении.

Возмущенный шепот пронесся по кругу.

– Нет, Петер! – убежденно воскликнул один из сидящих. – Неправда. Vater, отец мой, бывал в лесах и видел их собственными глазами!

– Так-так, – подтвердил другой. – Эльфы окружают мою деревню чуть ли не каждое летнее празднество. Они живут не только лишь у нас в голове.

У Петера не было желанья спорить по этому делу, а огонька надежды в глазах Марии стало достаточно, чтобы ему придержать собственные мысли о подобных вещах. Он вспомнил, как сам когда-то томился от желания хоть одним глазком увидеть кожаный колпак веселого тролля иль взмах легкого крыла лесного эльфа.

– Ну, возможно, это и впрямь так, – уступил он. – Признаться, я не уверен в сих вопросах. Вероятно, духи обитают и у нас в мыслях, и в лесах.

Довольные, что священник пощадил их мечты, крестоносцы снова поддались спокойствию огня и теплых слов старика. И совсем скоро веки их отяжелели и перестали сопротивляться глубокому сну.

Многим показалось, что рассвет настал слишком рано, но только не Вилу: он жаждал отправиться за сокровищами, которые таил в себе город, лежащий перед ним. И поскольку скудный завтрак не потребовал долгих приготовлений, все быстро стали в строй и последовали за предводителем к воротам Дюнкельдорфа.

– Бывал ли ты в этом городе, Петер? – спросил Карл.

Петер медленно кивнул.

– Ja, сын мой сын, бывал. Бывал, и решение снова навестить его мне не кажется мудрым.

Вильгельм был не в духе для пререканий.

– Петер, – отрезал он, – у нас нет выбора, как только пойти туда и найти пропитание. Скоро праздник урожая и, думается мне, в городе смогут уделить нам от своего изобилия.

Петер вздохнул и не промолчал на язвительный тон мальчика. Напротив, он любвеобильным взглядом окинул утомленные лица паствы. Он грустно посмотрел на их изорванные одежды и опухшие ноги. Всем хотелось есть, многие болели, но в глазах, с которыми он по очереди встречался, еще сохранилась искорка упрямой веры и неизменный свет надежды. Вид столь твердой решимости потряс его до глубины сердца, и Петер вознес тихую молитву за мудрость для себя и защиту для малых сих Старик обратился к Вилу.

– Я беспрекословно подчиняюсь тебе, мой юный господин, но прислушайся к моим словам: этого места следует бояться. Будьте начеку, не расходитесь, и платите высшую дань уважения городскому народу.

Неожиданно сквозь строй протиснулся Георг. Было видно, что такая решимость давалась ему нелегко.

– Могу я сказать?

Вил кивнул.

– В этих землях я не бывал, и, насколько известно мне, здесь не бывал и мой отец. Но я слышал от наших охотников, что места эти опасны для каждого чужеземца. Говорят, что местные бюргеры и магистрат заправляют городом заодно, а люди они злые и порочные. Место это зовут убежищем для законопреступников из окрестных земель, и даже из королевства Франции.

Томас оскалился и с напыщенным видом подошел к Георгу.

– Ежели ты струсил, толстяк, можешь оставаться и поддерживать огонь к нашему возвращению. Уж мне-то вовсе не хочется, чтобы из-за своих переживаний у тебя снова заболело в животе.

Георг покраснел.

– Может быть он и прав, Томас, – вступился Карл.

– Что ж, может быть и прав. Но наш толстяк все равно трус.

Петер ободряюще положил руку Георгу на плечо и обратился ко всем.