Путь слез

Хотя до сердца могучих Альп путь еще был далек, дорога становилась все круче и трудней. Даже те немногие, счастливые обладатели обувки – ботинок на тонкой подошве и истертых кожаных оплеток, – теперь страдали. Старик всем телом налегал на посох и осторожно переставлял кровоточащие ступни по истязательнице-земле, которая каждым камешком, каждым корешком впивалась в израненную плоть. Он поскальзывался и падал на каменистую дорогу, с трудом удерживая язык от худого слова.

Вил с Карлом вели колонну на самый верх гряды. Чувство, что вот-вот что-то произойдет, подталкивало их на самый гребень горы. И предчувствие их не обмануло: с высоты открывался вид, который заворожил взоры молодых, привычных к более равнинным землям. Радость открытий толкала спутников к следующей вершине, затем – к следующей, словно они были первооткрывателями новых земель. Снова и снова у них под ногами разворачивался пейзаж небывалого величья.

– Идите сюда все! Смотрите, – позвал их Карл, одолев очередное восхождение. Круглолицый мальчик сиял от восторга, а большие голубые глаза старались вобрать в себя великолепие, тихо и мирно лежащее у его ног. Насколько видел глаз, перед ними простирались широкие долины, зеленые и пышные, с узором редких темных и желтоватых клочков. Долины и холмы были усеяны плотными грабовыми и дубовыми зарослями, а разноцветные полевые цветы весело трепыхались в легком ветерке. Зеленое полотно земли окропилось овечьими стадами как крупицами белоснежной соли; то тут, то там с крыш крестьянских построек, Mittertennhauser, к небу вились ленты ароматного дыма.

Петер последним взобрался на вершину, где он широко раскрыл рот, дабы вобрать в себя побольше чистого горного воздуха. Одну руку он положил на косматую голову Соломона, второй – приласкал кроткую Марию. Тогда он не думал о голоде или усталости, а обратил увлажненные глаза к сияющим голубым небесам:

– «Торжествуйте, небеса, ибо Господь соделал это. Восклицайте, глубины земли; шумите от радости, горы, лес и все деревья в нем; ибо искупил Господь». – Он сглотнул подкативший к горлу тяжелый ком. – «Господи, Боже наш! Как величественно имя Твое по всей земле! Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?»

Страстная молитва Петера впечатлила детей, еще больше они узнали о глубокой любви, которую испытывал старик к своему Творцу. Петер обратился к ним:

– О, дети мои, сей прекрасный вид коснулся моего сердца, но еще большее чудо ожидает вас. За сими великолепными долинами высятся чудо из чудес – великие горы, называемые Альпами. Господь изваял их похожими на седовласых старцев, которые молчаливо взирают на Его царственное создание!

– Петер, – нетерпеливо перебил его Вильгельм, – нам нужно двигаться далее.

Когда крестоносцы достигли низовья, тени уже удлинились и стали мрачнее. Усталые дети недоброжелательно поглядывали на очередной холм, представший перед ними. Вдруг Георг показал рукой на струйку дыма, поднимавшегося из-за высоких сосен.

– Смотри, Вил, там еда. Может, нам дадут хоть немного?

Вил позвал Петера, и несколько минут они обсуждали планы между собой. Вил подумал, что об их нуждах крестьянам лучше всего донесет его развеселый братец в компании убедительного священника.

– Старайся понравиться фрау: шире улыбайся и расчеши свои золотые кудри, Карл, а Петер постарается завоевать благосклонность хозяина. Остальные разобьют стоянку на ночлег.

И помните: будет ли еда, или нет, на рассвете мы отправимся в путь.

Карл и священник послушно побрели к крестьянскому домику, приютившемуся среди глубокого леса.

– Я очень надеюсь, что эти люди окажутся добрыми, Петер Мне ужасно хочется есть, и я едва переставляю ноги.

– Хм. Думаешь ты самый усталый и голодный, юноша? Тебе не помешает провести несколько минут в моем дряхлом теле!

– Да-а, ты уж поистине старый, верно. Я никого не встречал старше тебя. А как это – быть стариком?

Петер остановился и прижался спиной к стволу большого дерева, переводя дыхание.

– Может не такой уж я очень-очень старый. Лучше спросить о старости у этого дерева или того валуна. Ей-богу, отрок, я ведь не вижу себя твоими глазами, и поэтому не думаю о себе так, как должно! Тело мое разваливается, это верно, болит и ноет частенько, но внутренности у меня работают хоть куда, временами даже слишком хорошо! – усмехнулся Петер. – Но разум мой обогащается, а сердце становится все более чутким. У меня больше воспоминаний, чем в молодости, и это тоже неплохо.

– Да-да, – перебил его Карл, – но ведь ты ближе к смерти, чем все мы.

Петер слабо улыбнулся.

– Ах, это верно. Все, кажется, думают, что стареть – это то же самое, что умирать. Но будучи священником, я не должен бояться смерти, хотя, признаюсь, иногда мне страшно, особенно от самого момента умирания. Правда в том, что я не столько боюсь смерти, как стыжусь ее. Она, похоже, последнее проявление человеческой беспомощности, последняя неудача, позор. – Петер закрыл глаза и вздохнул.