Путь странника(СИ)

Сердца от страха, а Господь взывает:

"Адам! Адам! Где ты? Где ты? Где ты?"

Гибель Вавилона.

Послушай, не бойся, милый,

Ведь небо еще не свилось;

Еще не упали звезды

На землю с больших небес.

Постой, погоди немного,

Еще все цари - в чертогах,

Но Ангел по небу быстрый

За нами уже летит.

Постой - погоди - послушай:

Мы все здесь грешные души,

Нам так одиноко, страшно,

И молим: помилуй нас!

Все то, что всегда манило:

Исчезло - ушло - уплыло,

Что было душе угодно,

Увы, уже не найдешь.

Все в миг один изменилось -

В пожарище превратился

Ты, город великий, крепкий!

И голод, и плачь, и смерть...

К Тебе мы взываем вместе:

Жених и его невеста,

Но Ты уже не внимаешь,

И голос наш тих и слаб.

Уже и его не слышно!

Как Ты сказал - так и вышло;

Тебя превозмочь не в силах

Никто и ничто. Аминь!

* * *

Пять царей Аморрейских висят на ветвях,

А недавно кричали, храбрились,

Что сожгут Гаваон, обратят его в прах...

Как бесчестье такое случилось?

Вас Израиль мечом поразил, иль Господь -

Градом каменным, точно пшеницу?

Страшно было сражаться, когда небосвод

Ночью - солнечным светом светится?

Яфий, Адониседек, Девир и Гогам -

Ужас смерти сжимает им душу,

Голосит о пощаде, несчастный Фирам...

Разве станет Израиль их слушать?

Пять мужей Аморрейских - пять мертвых царей...

Вам, надменным противникам Божьим,

Будет гробом - простая пещера в горе,

И оплакать никто вас не может.

Давид и Господь сражаются

с Голиафом.

В сумке пастушьей - пять гладких камней из ручья.

Нет ни меча, ни доспеха,

лишь посох в руке, да праща.

- Филимистянин надменный, твой труп нынче я

Пищей на трапезу зверю и

птицам небесным отдам.

- Израильтянин, ты молод и нежен лицом;

Если тебя поражу,

разве будет мне слава и честь?

Чтоб пастуха одолеть быть не нужно бойцом!

Или у вас, кроме юношей,

воинов опытных несть?

- Вот ты с копьем и мечом на меня, и щитом...

Господа Бога Израиля

бранью поносишь своей;

Громко кричишь и храбришься - не знаешь о том,

Что ныне станешь ты блюдом

обильным на пире червей.

Бог Саваоф передаст тебя в руку мою,

Чтобы узнали иные:

не в силе, а в правде Господь.

Ляжет немало, ужасною жатвой, в сию

Землю Сокхфоры мужей

филистимских вослед за тобой.

Вышел вперед Голиаф, и навстречу Давид

Филистимлянину выбежал,

быстрой вращая пращой.

Неотвратимо, как Божие Слово, летит

Камень речной - этим камнем

повержен, убит... не мечом.

* * *

На тихих, сытых островах архипелага

Мы жили счастливо, послушные богам.

На празднествах лилась вина хмельная влага,

И яства грудились, и времени мука

Мололась в жерновах, и нам тогда казалось,

Что боги к нам щедры, и будет так всегда,

И солнце доброе с небес для нас сияло,

И не сверкала слез прозрачная слюда...

Как быстро миновалось время золотое!

Теперь в краю чужом мы лагерем стоим;

За речкой, вдалеке темнеют стены Трои,

И девять лет войны кадится едкий дым.

Одиссей.

Невыносим дворцовой скуки яд,

Где медвяное время умирает;

Из окон Одиссей -

движенья верный брат -

За морем милым

его сердцу наблюдает.

Как скушен труд и верная жена,

Не радует ни скипетр, ни держава,

Ни чаши сладкие

на пиршествах вина,

Ни дряхлая,

посыпанная пылью слава.

Нет больше сил, пока в груди тоска,

И гложет голод доблести и знаний.

"Ведь мы живем,

затем чтоб новизну искать,

Но, как в невежестве

позорно прозябанье.

Нет, светлый жребий нам принадлежит:

Исполнить волю грозного Зевеса,

Раздвинув знаний

наших скудных рубежи,

О землях новых

за столпами Геркулеса".

Материка покинута постель.

Пространство - губкой впитывает зренье.

К развязке катится

прощанья канитель,

Но, кажется,

вот-вот и разорвет терпенье.

Прощаться - тяжелей, чем воевать...

Приятна глазу плавность гладких линий,

Рукам - корабль

к далеким землям направлять,

И океан делить

на крыльях весел длинных.

* * *

В хриплый рог затрубила Аллекто. Латинских царей

Заполнялся весь список подробный, как в мифе Гомера

Вереницею длинною шли имена кораблей;

Прославлялись обильно героев могучих примеры.

В семь слоев грубой кожей воловьей обернутый щит,

И - сверкающий медью - доспех на груди у героя,

Но не мыслит никто, что и он будет в битве убит,

Верят только в погибель незваных пришельцев из Трои.

Войска этого не было лучше с тех жутких времен,

Когда греки собрали на дальнюю Трою армаду,

И от всех, отдаленных и ближних, союзных племен,

К Турну славному сходятся нынче на битву отряды.

О, латиняне гордые, вам для чего воевать?

Снова смертная женщина стала кровавой препоной!

Надоело богам с их высоких небес наблюдать

За резнею кровавой, и слышать предсмертные стоны.

Но недаром Аллекто тревожный сигнал подает -

В сердце воинов ненависть черной змеей заползает,

И латинский боец на свободу пускает копье,

И троянец на волю стрелу с тетивы отпускает.

* * *

Как отраженный в зеркале наряд,

Мелькнет на миг, и снова исчезает -

Слова недолго воздух тяготят,

И наступает тишина глухая.

В окаменелой этой тишине

Мы, словно рыбы, ртами шевелили,

Слова ушли, и мыслей к миру нет,

И только звуки нам не изменили.

Железа лязг и рта гортанный крик

Нам были лучшей музыкой на свете,

И - звуками залитый - материк

Срывал с себя проклятое столетье.

Дант и Флоренция.

В горле звучали терцины бродячего Данта,

В сердце трезубцем они проникали мое;