Путь странника(СИ)

Даже пред тенью сего флорентийца-гиганта

Посторонюсь. Этой речи алмазной копье

Многим не даст - как не дало ушедшим - покоя.

Чувства и ум бередит, ну а душу зовет

Прочь от несчастий земных, и - вослед за собою,

Сей Алигьери-изгнанник, почти что старик.

Как залетел в эту высь, ты, рожденный земною

Женщиной? Как в эти дивные дали проник?

Как эта мощь, эти крылья к тебе вдруг попали?

Не изнемог, не сломился от "черных" интриг,

Муж флорентийский, политик; еще не устал ли

От этих дрязг, гиббелинов, пустых ловкачей -

Тех, чьи сердца из нечестья, позора и стали?

Ты не с Донати, не с Черки; теперь ты - ничей.

Божий! Как, впрочем, и должно большому поэту:

Без словоблудий, позерства, никчемных речей.

Вдоволь изгнанья хлебнешь, погуляешь по свету...

Только Флоренция будет не рада тебе!

Пишет Флоренция Данту изгнанья декреты,

Смертью грозит, не пускает поэта к себе.

Только она! Казентина, Верона, Равенна -

Рады скитальца укрыть от невзгод и от бед.

Что ж после смерти его, ты, Флоренция, с пеной

Будешь у лживого рта своего голосить,

Что он был чадом твоим, и теперь, непременно,

Должен в твоих усыпальницах пышных почить?

Ты в вероломстве таком не одна; еще будут

Области, целые страны поэтов клеймить,

Впрочем, злодейства творят ведь не страны, а люди...

Смогут потомки позор своих праотцев смыть?

Волны.

Издалека, неведомо откуда,

Бежит волна и в берег темный бьет.

Летят, спешат воды бугристой груды,

Жизнь положить на грозный свой поход.

Мертва волна, но образ жив подвижный;

Кровь пенная стекает в океан,

И на камнях, следы отметин рыжих

Не смоет шторм, не вытрет ураган.

Мы от рожденья к берегам туманным,

Неясным, страшным устремляем путь.

Сердца шумят, как волны океана,

И ветер в легких надувает грудь...

Мой Гамлет.

Я - книжный червь. Я мысль свою

В притворе мозговом лелею,

И воздух знаний жадно пью,

Но жить как вы я не умею.

Мой грубый век, день ото дня,

По своему подобью - грубо -

Пытался вылепить меня,

И, точно зверю, дал мне зубы,

И злость в холодном блеске глаз.

Но, я рожден был человеком:

Как мог - ученой мыслью - я

Сопротивлялся злому веку.

Так трудно, трудно одному

Сражаться с временем и мненьем!

Я у судьбы своей в плену;

Что мне избрать: предназначенье

Или кровавый долг людской?

Я так хотел... но долг - дороже!

И смертной сознаю тоской,

Что я один из них... О, Боже!

* * *

Мы породнились с жизнью плохо,

И нас влечет иное бытие;

И вот душа такую воду пьет

Теперь, которой не иссохнет

Источник животворный никогда.

Чудесная, нездешняя вода,

Что обещал когда-то у пруда

Иаковлева - Тот, Кто есть всегда.

Вера.

I

Как надоел мне облик человечий!

Уйти бы прочь от суеты и гама,

Чтоб вытянулись голова и плечи

Подобием узорчатого храма.

Здесь в сводах ожил вдруг послушный камень;

Во всем - любовь, повсюду - дышит мера,

Вот где душа пила с Господней длани,

И растворялась в полумраке веры.

В веселых витражах слюда цветная,

И слух доверчивый внимает звукам;

Так тускло светит люстра подвесная,

А сердце бьется, бьется частым стуком...

II

Я вытянулся весь, и замер в восхищеньи!

Я - семя слабое в Его обширной пашне,

Но так легко стоять под Божескою сенью,

И, кажется, что умирать совсем не страшно.

Не страшно умирать, но страшно жить без веры!

Как в склепе каменном должна душа томиться,

Бесправнее раба на боевых галерах,

И сладко дремлет где-то совесть-кровопийца.

Душа и тело.

Душа моя, ты вся в полете!

Куда захочешь - полетишь,

Но Духом Божиим ко плоти

Прикреплена, и вот сидишь -

Как в камере - в тяжелом теле;

Наружу только два окна

Распахнуты - на самом деле -

Лишь днем, а ночью - тьма одна.

Нет ни надсмотрщика, ни стража,

Лишь плоть противная вокруг;

Бывает так, что очень страшно,

И этот непонятный стук

Из-за решетки рёбер крепкой...

Что там стучит, кто там живет?

Кто звук однообразный этот

Душе тревожно подает?

А ты, мое земное тело,

Так неприветливо - почто,

К душе-страдалице несмелой?

Не дружишь с нею ты за что?

За то ли, что она воздушна?

Что в ризе этой, на земле

Душе бывает пусто, душно,

Как плоти в стянутой петле?

За то, что будет и по смерти

Еще она существовать;

Пока тебе в могильной тверди

Придется до конца лежать?

Припомните свое рожденье:

Когда душе отдал Господь

Свою частичку - дуновеньем -

И ожили душа и плоть...

Тебе душа, при расставаньи,

Потом - придется тосковать:

Покуда с телом сочетанья,

Нескорого, придется ждать.

Наступят времена, сложатся

Все сроки тайные, и Глас

Нас призовет к Нему собраться,

И тело оживет тотчас...

Душа-бродяжница, ты снова

Вернешься в свой восставший храм,

И навсегда уже, по Слову

Господнему, пребудешь там!

* * *

Морозный воздух звездами прошит -

Серебряными нитями ночными,

А неба свод растянут впрямь и вширь,

И я один в суровом этом мире.

Как вынести мне, как преодолеть

Небес ночных нависшую громаду,

Над этим телом маленьким, как мне

Не обезуметь, не прибегнуть к яду;

Как стать мне лучше, как себя спасти,

Как горечь смерти миновать телесной?

Но, кажется, не хватит слабых сил

Бороться с вдруг открывшеюся, бездной.

Я чувствовал весь ужас пустоты,

Я слезы проливал себя жалея...

Лишь бледный свет иззябнувшей звезды,

Ласкал меня, в манящем небе тлея,

И зреньем, влажным от печальных слез,

Я вверх смотрел, и мне душа шептала,