Путь Сумеречницы

Остались позади ворота и перекинутый через ров мост. Дорога уводила их в восточный лес, дремучий и древний, как сам мир. Селяне уважительно именовали его Дикой Пущей. Самое место для вельвы. Люди их рядом не терпели, – вот они и прятались в укромных закутках и не тревожили никого без дела.

Ближе к полуночи путники выбрались на край небольшой поляны. Запахло горящими можжевеловыми ветками, между стволами мелькнули рыжевато-алые отблески костра. Стоило им пройти рядом, и на ветке разлапистой сосны пронзительно ухнула белая сипуха. Лайсве вздрогнула и тут же споткнулась о сухой сук. Треск эхом огласил поляну. Нянюшка обернулась и укоризненно покачала головой.

– Кто здесь? – донесся от костра скрипучий голос. – Дух или человек, не таи злые помыслы в ночи!

– Мы из замка. Нужда пригнала. Дурного не желаем! – отозвалась нянюшка и, подобрав юбки, поспешила к вельве.

Вейас, не раздумывая, двинулся следом. Лайсве потряхивало. Может быть, не стоило встречаться с вельвой ночью, посреди прожорливых топей? А вдруг она от обиды на отца в трясину их заманит? Да еще спину прожигал темный, исполненный ненависти ко всему живому взгляд. Сипуха? Жуткая птица!

Посреди поляны стоял навес, покрытый еловыми лапами и мхом. Белоглазая карга ожидала у костра чуть поодаль.

– Зачем явились, горемычники? – спросила она, помешивая березовой палкой варево, бурлящее в огромном черном котле. Отблески пламени плясали по ее лицу, облекая его в причудливо изломанную маску.

– Хотели судьбу переменить, о, дальноглядящая! – нянюшка встала на колени и коснулась лбом земли.

Лайсве с братом удивленно переглянулись. Нянюшка поднялась и надавила им на плечи так, что близнецам тоже пришлось поклониться. В пояс, конечно, не в землю – это было бы излишне. Сумеречники даже королям не кланялись.

– Извините их. Молодые еще совсем, глупые, – смиренно просила нянюшка.

– Их отец тоже молод и глуп? – вельва усмехнулась изъеденным морщинами ртом. – Не оправдывайся. Я хоть и слепая, но прекрасно вижу, куда мир катится. Повсюду гордыня, святотатство и лицемерие. Даже орден, хранитель древнего знания и божественного дара, утратил веру. А без нее мы – ничто. Пожираем сами себя, как великий змей Йормунганд. Вот уже и с людьми войну затеяли, хотя боги наказывали не проливать человеческой крови и сражаться лишь с демонами. Седна гневается, ее муж, Повелитель Вод, пропал, и некому усмирить ее крутой нрав. Чую, беда грядет. Да такая, какой этот мир еще не видывал.

– Что, хуже нашествий демонов? – удивилась Лайсве.

Вельва сверкнула белесыми глазами.

– Демоны, которых мы знаем, только слабый их отголосок. Да и насколько мы, люди, отличаемся от них? Они лишь другой народ, который тоже хочет жить.

За такие речи орден обычно отправлял на костер. Нет, не могло такого быть. Это Сумеречники, одаренные, как демоны, а остальные… просто люди. Или нет? Как бы хотелось во всем разобраться!

– Давайте подарки, – шепнула нянюшка, когда молчание стало в тягость.

Вейас выхватил из ножен меч и замахнулся, будто желал отрубить голову, но потом протянул его вельве. Лайсве достала из-за пазухи вышивку и отдала ее.

– Никудышное оружие от паршивого воина, – прокаркала старуха. Вейас фыркнул и отвернулся. – И безыскусное рукоделие от бездарной бледной мыши?

У Лайсве перехватило дыхание от бешенства. Вельва даже узора не видела! А он получился. С душой. Особенно глаза… Больше ни у кого таких нет! Ей пришлось до крови вонзить ногти в ладони, чтобы молча проглотить обиду.

– Не поможете?! – нянюшка упала на колени и подползла к вельве, заламывая руки. – Умоляю, смилуйтесь! – Она достала из-за пазухи бронзовый обручальный браслет и вручила карге. – Это все, что осталось от моего суженого. Мы так и не успели пожениться: он погиб во время нашествия.

Вельва с интересом вертела в руках украшение. Не слишком искусное. Бронзовый браслет на свадьбу – все, чем довольствовались простолюдины. Сумеречники же носили серебряные украшения, хотя могли прикупить и золото. Даже если они не подчинялись королям и могли быть намного богаче, но все же те стояли выше.

– Желаешь разорвать связь с любимым ради чужих детей? – в голосе вельвы не осталось надменности и презрения, звучал лишь живой интерес. – Зачем?

– Что мне давно утраченная любовь? – Нянюшка всхлипнула, вскинула голову и посмотрела на вельву с таким достоинством, как не всякая госпожа умела. – Да и найду ли я ее на Тихом берегу? А эти дети мне как родные. Я видела, как они появились на свет. Слышала их первые крики и слова. Помогала делать первые шаги. Не спала ночами, когда у них болели животики и резались зубки. Лечила, когда хворали. Успокаивала сказками, если их мучили кошмары. Не хочу, чтобы они умерли, так и не пожив толком, пусть даже за это придется отдать мою единственную любовь.

Столько отчаяния было в ее словах, словно ножом по сердцу. Няня – сама душа, мама, которой они никогда не знали.

Лайсве пихнула брата в бок. Они помогли нянюшке подняться и крепко обняли. Хотелось поскорее увести ее от злобной карги.