Ему ужасно нравилось, что она зовёт его «Тим». До этого он был для всех Тимохой, Тимофеем или — ужас, ужас! — Тимошей, как какой-нибудь детсадовец. А Тим… Это было красиво. Это было стильно. Хотя, положа руку на сердце, даже если бы Лика звала его Пердимонокль Архарович Твердоклюев, ему было бы наплевать. Любые слова, слетающие с её губ, казались ему сладкой музыкой. Он постоянно хотел целовать её, словно пытался прикоснуться к самому звуку её мелодичного голоса.
Лика была единственной, кому он откровенно рассказал о своих чувствах к Светлане Звёздной. О своей первой, детской, такой наивной, чистой и светлой любви… Правда, его слегка обидело, что Лика даже не приревновала его — хотя бы чуть-чуть, ну или сделала бы вид для приличия! Поняв, что его это расстроило, она звонко расхохоталась:
— Тим, ну какой же ты всё-таки смешной! Я ревновала бы, если бы она была в твоей жизни настоящим, реальным, тёплым человеком из плоти и крови, а не образом с телеэкрана. А так… она талантливая актриса и красивая девушка, вполне могу тебя понять. Я вот в детстве, помнится, в Васечкина была влюблена! В смысле, в актёра Егора Дружинина.
И Тимофей с ужасом понял, что готов убить этого самого Васечкина. Оказывается, он жуткий собственник и ревнивец, куда там Отелло…
Несмотря на то, что об этой парочке сплетничали в классе, до постели у них дело так и не дошло. Да, они постоянно обнимались и целовались, оставаясь наедине — но и только. Оба решили, что пока ещё не совсем готовы к этому, и договорились немного подождать.
Тимофей не распускал руки, не позволял себе вольностей, не приглашал Лику «на хату» в отсутствие предков и вообще не торопил события. Он жил со спокойной и счастливой уверенностью, что всё у них будет, рано или поздно. У них вся жизнь впереди…
А потом Лика пропала.
Утром из деревни прислали телеграмму: на восемьдесят втором году жизни скончался прадедушка. Тот самый, который был приставлен к маленькому Тимофею во время летних каникул то ли в качестве надзирателя, то ли в качестве воспитателя. Мама, конечно, немного всплакнула — хоть дед и прожил долгую, вполне достойную жизнь, а всё-таки родной человек… всё-таки жалко… Проплакавшись, она решительно объявила мужу и сыну, что они обязаны приехать на похороны и поминки — непременно всем семейством.
Нельзя сказать, что Тимофей был в восторге от этой затеи. Нет, само собой, прадеда ему было жаль: ещё жило в памяти его весёлое ночное ржание, да и вообще, старик был мировым, добрым и покладистым малым. Но всё же… тащиться в деревню, терять три дня среди толпы малознакомых родственников… Прадеду от этого всё равно ни жарко, ни холодно. В шестнадцать лет — особенно когда влюблён — больше заботишься о настоящих, живых отношениях, а не о бесплотных призраках, ушедших в мир иной.
Лика… Как он выдержит без неё целых три дня? Он же дышать без неё не мог. Если Тимофей не увидит её с утра — весь день потом пойдёт наперекосяк, он знал это совершенно точно. Она была его доброй приметой. Его удачей. Его счастьем…
— Ну конечно же, поезжай на похороны, — сказала она серьёзно, выслушав его сбивчивую речь, когда он примчался попрощаться. — Я всё понимаю, это очень важно для твоих родных. Как-нибудь постараюсь перетерпеть без тебя эти дни…
А вот Тимофей не был уверен в том, сможет ли
Как оказалось впоследствии, страхи эти были не беспочвенными.
Он плохо запомнил всё, что происходило с ним в деревне. Позже в памяти размытыми пятнами всплывали отдельные картинки, как кусочки истлевшего старого пазла: гроб с телом прадеда, обитый красной материей… полный дом шумных и общительных людей, каждый из которых, как оказалось, имел к Тимофею какое-то родственное отношение (троюродная тётя Зина, двоюродная бабушка Тамара, какие-то парни и девчонки — тоже кровная родня, седьмая вода на киселе) … старое деревенское кладбище и кружащее над деревянными крестами вороньё… поминки, плавно перешедшие в пьянку…