Путь Светлячка

— И дочка у Любки такая же, — вздыхала Дина Наумовна. — Представляешь, в моего Даньку вцепилась ну просто клещами. Постоянно у нас дома торчит, пока мы на работе. Уж не знаю, что там у них за отношения… боюсь, что слишком взрослые. Рановато, конечно… Надеюсь, до беременности не доведут, — понизив голос, добавила она, но Света всё равно услышала. — Я уж просила Мишу поговорить с сыном по-мужски. Ну, чтобы как минимум… элементарные меры предосторожности, понимаешь… А он только руками машет: мол, не моё это дело, нельзя в личную жизнь других людей вмешиваться, даже если это твои собственные дети.. Ох, была бы жива мама, она бы этого не допустила. Быстро бы Даньке мозги на место поставила. Ну, какая Сашка ему пара?! Вертихвостка, одни тряпки на уме…

Света тихонько глотала слёзы, стараясь не всхлипывать, чтобы не разбудить Тёму. Значит, Даня до сих пор с Шуриком. Значит, у них всё серьёзно… Может быть, даже на всю жизнь.

Каждое утро, просыпаясь от дребезжащего звонка ненавистного старого будильника, Света с усилием садилась на кровати и, не открывая глаз, начинала бормотать себе под нос текст собственного аутотренинга, а точнее — плана на день грядущий:

— Встать. Приготовить завтрак. Поднять и покормить Тёму. Уговорить маму перед работой хотя бы выпить кофе. Собрать и отвести Тёму в школу. Отсидеть шесть уроков. Зайти в магазин за продуктами. Приготовить обед. Покормить Тёму и заставить его сделать домашку. Встретить маму с работы и накормить её ужином. Улыбаться. Здороваться со знакомыми. Делать вид, что всё хорошо…

Именно из этих обязанностей, нанизанных, точно бусины, на нить повседневности, и состояла её теперешняя жизнь. Новая жизнь, в которой Света невольно стала главой семьи. Было нелегко, но она справлялась. В любом случае, рассчитывать больше ей было не на кого.

Мама после ухода отца совершенно расклеилась. Всё валилось у неё из рук, она стала страдать забывчивостью и рассеянностью, могла не есть сутками, если Света не напоминала ей и не кормила чуть ли не с ложечки. Она сделалась вяло-равнодушной ко всему, словно существовала по инерции. Машинально ела, машинально ходила на работу, машинально поддерживала разговор. Но в глазах её не было больше жизни.

Поначалу Света наивно полагала, что мама может потихоньку оклематься, если вернётся к привычным заботам о детях — о том же Тёме. Что это отвлечёт её от депрессии. Однако выяснилось, что «странности» братишки, и раньше-то раздражающие мать, теперь воспринимались ею и вовсе как неподъёмный груз. Полная неприспособленность Тёмы к быту вкупе с абсолютно наплевательским отношением к чужим интересам, кроме своих собственных, выбивали маму из колеи всерьёз и надолго. Стоило ей хотя бы полчаса повзаимодействовать с родным сыном один на один — и она принималась рыдать от беспомощности и невозможности на него повлиять.

— Это же невозможно вынести, — плача, жаловалась мать Свете. — Годы идут, а всё его поведение, все желания остались на уровне детского сада, и не сдвигаются ни на шаг…

Тёма не хотел ничегошеньки из того, что было «надо» — и поэтому всё, чего он не хотел, вызывало у него яростное сопротивление и борьбу. Он сражался и воевал за то, чтобы не чистить зубы, не расчёсываться, не мыться, не одеваться, не убирать игрушки, не застилать кровать, не ложиться спать вовремя, не вставать утром в школу. Он ни разу не убрал в раковину свою грязную тарелку после еды, не говоря уж о том, чтобы помыть её. Если снимал с себя одежду — то просто кидал её тут же, где стоял. Если проливал что-то или рассыпал на пол — то не допускал и мысли о том, что нужно взять веник или тряпку и прибрать за собой.

Поначалу Света решила доверить матери обязанность будить Тёму и собирать его в школу — не так уж и трудно, на первый взгляд. Однако мама начинала реветь уже при одной только мысли, что ей придётся поднимать сына с постели, настолько это было нелегко: варианта, чтобы Тёма просто встал, оделся, позавтракал и ушёл, в принципе не существовало. Начинать будить мальчика нужно было как минимум за пару часов до выхода из дома.

Тёма не хотел вставать просто так. Если мама или Света подходили к кровати и говорили: «Тёмочка, подъём, время!» — не происходило ровным счётом ничего. Если они трясли его за плечо, приговаривая: «Вставай, вставай, просыпайся!» — он недовольно сбрасывал чужую руку и ложился поудобнее, продолжая сладко посапывать. Если они выходили из комнаты — он спокойно спал дальше. Поэтому надо было плясать вокруг него с разговорами, уговорами и даже угрозами, на которые минут сорок он вовсе не реагировал.

Затем, кое-как подняв мальчишку с постели, нужно было всеми правдами и неправдами заставить его умыться и одеться. Сначала — чуть ли не пинками загнать в ванную, где он мог зависнуть на полчаса, а то и час, если не контролировать его и не подгонять. Он не мыл руки, не чистил зубы, не умывал лицо, если его не заставляли. А заставлять приходилось всякий раз. Каждый божий день.