Читаем Путь священника полностью

3. Но на икону тоже своя мода, –

  От бабушек, прабабушек она –

  Под ней венчались… И рукой господней

  Эпоха каждая обведена.

* * *

1. Под нею Марковна, кухарка наша,

  Сыночка провожала на войну…

  Там где-то, под иконой в позе страшной

  Лежал Володя, слушал тишину…

2. Кто разогнул его босые ноги

  Быть может, жив и осчастливил мать,

  И лишь Володе где-то у дороги

  Под Шипкой – под крутым холмом лежать.

3. Да, на иконы длится долго мода…

  А на одежды… Бедная ты, Русь,

  Когда б взглянула, ты на нас сегодня

  Как мода мчится! Эх, соврать боюсь…

* * *

1. И всё ж скажу: За модой не гонялась

  Я никогда… Могу лишь наблюдать.

  Лет пять пройдёт, и мода поменялась

  Да хорошо, коль вынесет лет пять!

2. В наш 21-й век уж у старушек

  Фуфаек, шалей нету и галош.

  И часто лет восьмидесяти – скучной,

  Немодной женщину не назовёшь

3. Она покрасит, выщиплет так брови,

  И так её в салоне постригут,

  И так она любуется собою,

  Бабулей её вряд ли назовут.

* * *

1. Она пройдёт в широких брюках синих,

  С серьгами серебристыми в ушах,

  Да без платка… Ах, матушка Россия,

  Помолодели женщины, ах… ах…

2. Здесь о себе вот напишу я тоже:

  Не крашу губы – вот такая я!

  Хотелось бы и что-то подороже

  Купить, но денег нету у меня.

3. На уши не цепляю клипсы, серьги,

  И не ношу я платьев дорогих,

  Но ты, прохожий, да имей же сердце

  Я не бабуля даже и без них!

* * *

1. Полна я сил весёлых и здоровых,

  Ну да, всего лишь 70 мне лет,

  Я говорю вам: хоть сейчас готова

  И до Москвы – пешком. – Смотрите вслед.

2. Так не зовите вы меня бабулей!

  Дряхлеть и охать – не моя мечта!

  Я силу ног, души своей разгулье

  Хочу сберечь, пожалуй, лет до ста,

3. Быть может, забегу вперёд немного,

  Но дедушкины мама и сестра

  До ста пяти дожили, слава Богу,

  Немного меньше дед… Но жизнь игра…

* * *

1. Жизнь наша – всё равно, что лотерея.

  Но, как Газманов, верю не судьбе,

  Хочу я жить и мыслить не старея,

  Дни ясные лишь оставлять себе.

2. Лирическому тоже отступленью

  Должны поэты место уделять,

  Но я поэтка – Пятигорский гений –

  Так Лермонтов посмел меня назвать.

3. Да, Миша Юрьевич, ведь ты в обиде

  На женщин, как я тоже на мужчин.

  Ты мало жил и мало женщин видел,

  Но гений твой ценю. Во сила, блин!

* * *

1. Блины пекли те бабушки в платочках,

  Блины пекут и дамы без платков.

  (Но крепкое словцо нам нужно очень

  В порыве чувств!) Тех Болховских блинов

2. Нельзя, увы, читатель, нам отведать…

  Закончен крестный ход. Пускай вдвоём

  Отец Евсей с моим подростком-дедом

  Сидят в кофейне старой за столом.

3. Блины пропитаны горячим маслом,

  От кофе – тоже крепкий аромат.

  Отец Евсей вспотел, лоб вытер красный:

  Нельзя ж пить кофе чашки три подряд.

* * *

1. Вот пекарь в белом фартуке за стойкой,

  И Коля – с уважением к нему.

  Мой дедушка, каким ты был спокойным,

  И зла не причинял ты никому.

2. Ты ел блины. Но встал, жалея пчёлку,

  Что тяжело так билась о стекло…

  Лети ж созданье бедное ты в щёлку,

  Была бы муха – мухе б повезло.

3. Я расскажу на лавочке старушкам

  Про старый быт. Услышу я в ответ:

– Всё было так! Ну что же, не нарушу

  Старушечьей той правды, милый дед.

* * *

1. Вторую скоро я главу кончаю,

  Но расскажу ещё про монастырь

  С отцом Евсеем, с Колей повстречаем

  Мы утро, где безлюдье, где пустырь…

2. Там в монастырской келье ночевали

  Мои герои… Как вам описать

  Ту келью тёмную… в окно едва ли

  Мог солнца луч когда-то попадать.

3. Под самым потолком почти окошко.

  Здесь две кровати узкие – у них

  Резные спинки, на колёсах – ножки,

  На стенках, по углам – глаза святых.

* * *

1. Возле икон лежат на полках книги,

  Вся правда в них святого Бытия.

  Здесь, в келье, есть бессмертье в каждом миге,

  Хоть тусклые лампадки здесь горят.

2. Чернеют керосиновые лампы,

  Чернеют стол и узкая скамья,

  А полусводы белых стен веками

  Послушников и прихожан манят.

3. Подходит ночь… Луна встаёт большая,

  И длинный освещает коридор,

  И Коля, осторожными шагами,

  Чтоб спящих не будить, идёт во двор.

* * *

1. Открыты двери в душных тёмных кельях,

  Кругом сутаны чёрные висят,

  Монахи спят, отвергнутые кем-то

  Иль Богом призваны? Эдэмский снится сад.

2. Кому-то, может? Ну а так всё больше –

  Им и во сне молиться до утра…

  Ведь каждый в монастырь судьбой заброшен…

  Безжалостна судьба или добра?

3. Забор монастыря… О эти колья?

  О, эти кельи! Ламп тяжелый свет…

  Меж огородов, меж бурьянов Коля

  Идёт, идёт, чтобы встречать рассвет.

* * *

1. Всё думает он о монахе Лёше –

  Под вечер говорил с ним обо всём…

  Красивый, скромный, паренёк хороший,

  А принял постриг стал… отец Пахом.

2. И Коля так спросил отца Пахома:

  Над нами – Бог, с младенцем Божья мать.

  Но мать и у тебя… Зачем из дома

  Ушёл ты, чтобы в келье прозябать?

3. Мы верим все… На том стоит Россия.

  Господь на жизнь тебя благословил…

  Ты трудности какие не осилил?

  Себя в неволю скорби заточил?

* * *

1. Отец Пахом вчера ответил Коле:

– Любил девчонку и отвергнут был…

  Подумал: мне не надо больше воли,

  Пусть буду только Богом я любим.

2. Но горько мне с тех пор, как принял постриг,

  Мне из деревни весточка идёт.

  Всё время мама плачет, просит Бога

  Вернуть ей сына, и меня всё ждёт.

3. Мне до сих пор деревня наша снится,

  Целую руку мамы я во сне…

  Уж целый год мученье это длится.

  Что делать мне теперь? Что делать мне?

* * *

1. Забор монастыря – он весь из кольев,

Перейти на страницу:

Похожие книги

След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное