Путь теософа в стране Советов: воспоминания

Да, чего только она тогда не перепробовала и не пережила. Даже на биржу труда её не записали в очередь как не имеющую никакой специальности. В результате моя Галочка заболела тифом, правда, не в сильной форме. Она пришла из больницы бритая наголо и такая страшная и худая, что у меня, при виде её, заболело сердце. Так дальше нельзя, решил я и стал уговаривать её заняться подготовкой в ВУЗ, не думая о заработке. Я убеждал Галю, что сумею заработать на двоих. При этом я потрясал остатками двух рублей, полученных за погрузку машин, и для убеждения преподнёс ей шоколадку, которую дал мне начальник станции. Конечно, все эти разговоры я вёл для того, чтобы дать ей сколько-нибудь отдохнуть от своих мытарств последних месяцев.

В добавление ко всему Гале приходилось уезжать от Ратнеров, где она жила, так как хозяйка отбывала из Москвы и Галю как временного жильца просто выселяли. Деваться ей было вовсе некуда. Я много над этим думал и стал её уговаривать поселиться в Лениной комнате вместе с Наташонкой и Анютой. У неё выбора не было, она переехала в Спасоналивковский переулок. А мне-то была радость.

Вскоре я подумал, что не плохо бы и мне туда переселиться. С Тамарой Аркадьевной жить стало вовсе нестерпимо. Мне жалко было отца — мне казалось, что Тамара при мне всё же немного стеснялась так унижать и обзывать его, бедного. Но я решил, что буду у него часто бывать, а жить ему лучше от меня отдельно. Он же страшно стеснялся передо мной этих ежедневных убийственных сцен жены. Так я и решил. Да, но согласится ли на это Галочка? К моей радости она согласилась, чтобы я жил с ней рядом. Комната была большая, хоть и проходная. Анюта выбрала себе маленькую, а Наташонка тогда жила у Вари. Мы разделили комнату посудным шкафом, и я переехал в одну из получившихся половин.

Как же много сил у меня сразу прибавилось благодаря тому, что я реже слышал безобразнейшие сцены Тамары. Конечно, я страдал за отца и на расстоянии, но вариться в перманентных скандалах я больше был не в состоянии. Как бедный отец это переносил! Я совершенно не понимаю!

Вскоре я уговорил Галю организовать общий бюджет и уж всеми силами старался о заработке. Она стеснялась, уверяла меня, что общий, это значит, что каждый вносит свой пай. Но у неё тогда заработка вовсе не было. Я убедил её, как важно ей готовиться в ВУЗ, а не заниматься поисками работы.

Галя колебалась, куда ей поступать. Стена ВУЗов была для нас, интеллигентов, неприступной: принимали почти исключительно рабочих, так называемых «сто- и десятитысячников». Я стал к тому времени энтузиастом техники и так расписывал Гале заводы, так воспевал форсунки и рубильники, да и сам Институт Каган-Шабшая, что она, наконец, не выдержала и решила по моим стопам поступать в Институт. На подготовку оставался только месяц, и она, совсем ещё больная, стала заниматься. И, удивительно, поступила, была принята! Девушки здесь были чрезвычайно редки, до меня окончила Институт только одна девушка, по фамилии Духанина. Про неё шабшаевцы даже сочинили песенку на мотив «Мы красная кавалерия»:

…Ведь с нами Духанина — баба — первый инженер…
 Умрём за СССР (2 раза),
Веди ж смелее, Духанина, в бой,
Пусть гром гремит, пускай пожар кругом (2 раза)
Мы беззаветны инженеры все,
И вся-то наша жизнь есть борьба! Да!

Яков Фабианович как передовой человек считал необходимым привлекать женщин к технике и потому мечтал на каждом курсе иметь хоть двух девушек. Бывал очень доволен каждой поступившей к нему в Институт, но… при этом не делал им никакой скидки ни на экзаменах, ни на производстве. Девушкам здорово доставалась эта учёба. Но зато он ими очень гордился. А я очень гордился моей Галочкой.

Галя поступила в Институт в июле и начала учиться на два курса позже меня. Ей повезло, как и всему её приёму. Кочегарки летом не топили и большинство принятых было направлено на лучший для практики завод «Динамо», которому позже было присвоено имя С. М. Кирова. Галя получила на заводе первое задание: шлифовать на точильном станке контакты у литых пластин трамвайных реостатов. Как раз в это время я получил первый месячный отпуск и решил поехать к маме в Тобольск, где она почему-то застряла по дороге в Берёзов.

Я призанял денег, припас на дорогу буханку хлеба, взял билет, экономии ради, на «максима» и отправился в первое в моей жизни дальнее путешествие. До этого я ездил один не далее Ленинграда и няниного Потёса. У меня сердце прыгало от радости, во-первых, оттого, что я еду к маме, во-вторых, оттого, что в дороге меня, несомненно, ожидают многие чарующие и увлекательные приключения.