Он знал, что прорицательница проходит сейчас наосом, внутренним пространством храма, минует большое мраморное, резьбой украшенное яйцо с усеченными верхом и низом. Это – омфалос, камень, обозначающий «пуп земли», и говорили также, что он и есть тот самый камень, который богиня Рея дала проглотить своему мужу Кроносу вместо младенца Зевса. А жрица успела миновать большую статую Аполлона, а теперь спускается в знаменитый священный подвал, где расположена сокровищница, и куда, в отличие от наоса, где он уже побывал лет десять тому назад, любопытному царю Эгею никогда не удастся заглянуть. Пусть туда могут войти только жрецы храма и очередная Пифия, но почему не выспросить у знающих людей, что в этом адитоне спрятано? Вот и царю Эгею известно, что там есть расщелина в скале, а из неё поднимаются сернистые испарения. На краю этой трещины в скале бьёт священный ключ Кассотида, рядом растёт лавровое дерево и стоит высокий треножник красной меди. Говорили, что под полом адитона зарыт саркофаг, а в нём пепел змея Пифона, побеждённого и сожжённого на месте храма могучим Аполлоном.
Царь Эгей стоял третьим в очереди, после персидского вельможи и богатого купца, судя по его речи, из дальней колонии. Не желая видеть одетого с варварской роскошью перса, неподвижно застывшего между двумя колоннами, перед закрытой дверью входного портика, царь закрыл глаза. Так легче было представить, как два жреца ловко усаживают Пифию на треножник, и её оплывшее тело под хитоном некрасиво обтекает сиденье… Тьфу ты! Царь Эгей попросил прощения у Аполлона, а заодно и у Пифии, снова сосредоточился, и мысленно увидел, как задрожало лавровое дерево, предлагая для обряда свои острые листочки. Один жрец с поклоном отломал веточку с листками и дал Пифии в правую руку, второй набрал в чашу воды из Кассотиды, и вот уже чаша у неё в левой руке. Прорицательница пьёт, жует лавровые листья. Теперь надышится испарений – и будет готова перенять у Аполлона частицу его божественного всеведения. Лавровое дерево перестанет содрогаться, и жрецы, пробормотав молитвы, поднимутся по ступенькам…
Царь Эгей открывает глаза. Видно, он слишком медленно воспроизводил происходящее в святилище: перед портиком уже не громоздится персидский вельможа, остались только его слуги, один с большим пёстрым зонтиком, второй с опахалом из павлиньих перьев. Рядом со слугами нетерпеливо топчется купец. Спиной чувствуя нетерпение очереди, царь Эгей продвигается на несколько шагов вперёд. Снова опирается на свой витой посох и задумывается теперь о том, не навредит ли гаданию его неуёмное любопытство. Быть может, и навредит, однако отношения с богами у человека всегда и во всём, как давно замечено, повторяют проявления его нрава касательно обычных людей, тех же соседей или подданных. И разве не сами боги сделали его таким любознательным?
А время тянется. Царь Эгей приходит к выводу, что занятая заказчиком гадания позиция – от тупого равнодушия к таинственному обряду и до разведывания его малейших деталей – не должна влиять на результат и его достоверность. Дело заказчика – телячье, а по-настоящему прорицание зависит от Пифии и жрецов, её помощников, загадочно связанных с самим Аполлоном, хозяином Дельф. Между тем, детали обряда просто завлекательны. Например, почему с его началом начинает дрожать лавровое дерево? Уж не потому ли, что пепел змея Пифона обращается снова его живым телом, и оно пытается выбраться из каменного саркофага? Что именно происходит с Пифией, надышавшейся серными испарениями – пьянят они её или отравляют? Или это вода из источника хмельная?
В дверях появляется персидский вельможа. На части его холёного лица, оставленной открытою над большой бородой, заплетённой в мелкие косички, ничего не удалось прочитать. А купец исчезает внутри, и царь Эгей теперь уже у самых дверей, под огромной деревянной буквой «Е». О Аполлон Предстатель, что бы она означала? Если числовое значение буквы «эпсилон» – пять, то пять пальцев? Едва ли, слишком просто, да и у блистательного Феба столько же пальцев, сколько у людей. Первая буква от вопросительной частицы «», то есть намёк на то, что здесь спрашивают у оракула? А на вторую букву, «», что ж, дерева жрецы пожалели? Стоит ли голову ломать, когда за такую плату можно и просто у жреца… О!
Из храма выскочил купец, сделал два шага, застыл статуей. Лицо багровое, явно ошеломлён. Мимо него по-хозяйски протискивается жрец. Тот самый, что дары принимал. Легко кланяется Эгею и за локоток двумя пальцами взявши, увлекает в наос.
– Так ты, святой слуга божий, говоришь по-персидски? – на ходу полу-спрашивает, полу-утверждает царь.
– Нет, благородный Эгей, но я говорю по-египетски и могу объясниться на арамейском. А вот товарищ мой Орнит знает и персидский, и коптский, и даже этрусский. Иначе нам нельзя… Но скажи мне, с каким вопросом ты желаешь обратиться к оракулу?
Эгей отвлёкся было, разглядывая диковинки наоса, где уже побывал с десяток лет тому назад, однако сосредоточился и чётко выговорил давно заученное:
– Даруют ли благие боги мне сына-наследника?