Путь Тесея

Вот ведь какой он, Дамаст, бескорыстный. Однако медлить нет смысла, а тем более укладываться на хитрое устройство – и вовсе не для спанья. Тесей приседает, захватывает правую руку стоящего рядом Дамаста и броском через себя обрушивает его на ложе. В боку не закололо. Дамаст разламывает ложе тяжестью туши и вместе с его остатками оказывается на полу. Подскочив, Тесей склоняется над ним, вытаскивает из обломков второй конец ремня, затягивает, всовывает шпенёк в дыру на ремне. Дамаст всё это время колотил его по темени, поэтому царевич, распрямляясь, от души бьёт ему кулаком в челюсть. Отдышавшись, ждёт, когда радушный хозяин очнётся. Вот, наконец, тот мычит и открывает глаза.

– Как… ты… посмел… такое… мной?

Хоть во время схватки Дамаст едва не оглушил Тесея, боль в голове у царевича вот-вот пройдёт. Последки её не помешали выговорить давно продуманное:

– Ты назвался Дамастом, но в Аттике ты известен и под двумя другими именами, Полилемона и Прокруста. Вот именно, ты причинял людям страдания и растягивал своих гостей на этом самом ложе, оказавшемся столь непрочным. Или на другом, пожалуй… Ты развлекался этой пыткой, если ложе было коротким для путника. А если ноги твоего гостя торчали за пределами ложа, ты их отрубал. Вот этой самой секирой. У тебя ноги высунулись за доски, так что приготовься. Или ты предпочитаешь лишиться головы? Нет, откажусь я, пожалуй, от этой человеколюбивой поблажки, ведь тебя, судя по всему, забавляли именно страдания твоих жертв.

– Будет по-другому… Убью тебя… как и остальных…

– Эй, убери руки! Убери с пряжки, а то пожалеешь! Ну, смотри теперь!

И Тесей одним из лезвий секиры резанул, будто мечом, по кистям Прокруста, пытавшегося отстегнуть пряжку на животе. Отрубленные пальцы застучали по плиткам пола, кровь брызнула фонтанчиками. Прокруст завыл.

Испугался царевич, как бы ему самому в Полилемона, носителя страданий, не превратиться. Надо было кончать с разбойником поскорее. Но он понимал, что не простит себе в будущем, если просто отрубит Прокрусту голову. Уже поднял было секиру, когда тот забормотал:

– О, Посейдон, божественный отец мой, помоги своему сыну! А ты, сын мой могучий Синид, где бы ты сейчас ни был, приди сюда и убей наглеца Тесея из Трезена, распни его на втором ложе и сделай из него жертву для заклания!

Усмехнулся Тесей и опустил секиру. Заявил с подчёркнутой вежливостью:

– Почтенный Дамаст! Тебе придётся уточнить, к какой половине сына своего Синида ты обращаешься – к правой ли, висящей на окровавленной сосне в бору под Истмом, или к левой, висящей рядом с нею на другой сосне? Я бы посоветовал взывать к правой. Дело в том, что голова твоего сына осталась там же, где висят правая рука и нога. Да, и едва ли он тебе ответит разборчиво, я вышиб ему передние зубы. И внучку твою Перигуду пришлось мне поработить, теперь она моя наложница. Ещё бы одну грудь ей отрезать – стала бы точь- в-точь настоящая амазонка…

– Кончай болтать… Жить тебе недолго осталось… Божественный мой отец Посейдон рано или поздно отомстит за меня и за сына моего Синида…

Задумался Тесей, стёр улыбку с лица. И проговорил уже абсолютно серьёзно:

– Не ведаю я, кто обманул тебя, утверждая, будто бог Посейдон был твоим отцом. И не мне гадать о свершениях небожителей. Но я искренне сомневаюсь, чтобы всеблагой бог и в самом деле зачал такого злодея, как ты, и чтобы он позволил тебе передать страсть к убийству и мучению людей твоему сыну, его внуку. А теперь молись, Прокруст, я отрублю тебе ноги выше щиколотки. Вполне в согласии с твоим обыкновением.