Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

— Страшно, — прошептала Танюшка, прижимаясь ко мне. Пламя костра металось неподалеку в такт песне…

… - Наша Вольница бьёт поклоны лбом
Догмы рабские вбиты молотом
Крылья дерзкие срезаны серпом
Горло стиснуто тесным воротом
Наша Вольница зарешёчена
Меченых аркан в темноте настиг
Кость щербатая, кнут-пощёчина
Стражи верные безмятежности
Нашу Вольницу Ливень выхлестал
Отрезвила хмарь тёплой водкою
Выцвели шелка хором выкрестов
Вехи топлены липкой рвотою
Чох!
Наша Вольница без одежд пришла
Наша Вольница болью корчилась
Наша Вольница бьёт поклоны лбом
Наша Вольница зарешёчена
Наша Вольница…
…Ястребы арканов
Холод ятаганов…

— Воля, — тихо сказал я, крепче обнимая Танюшку. — Да. Хорошо поют.

— Мне так этого парня, колю, жалко, — Танюшка повозилась под боком. — Я разговаривала с девчонками, он с тех пор, как пропала его девушка, сам не свой… Негров убивает, убивает, убивает — никак насытиться не может… Ой, Олег, ты только прости, но я подумала, что со мной было бы, если бы ты… пропал или погиб. Я бы просто умерла, наверное… А этот Марио что к тебе приставал?

— Откуда знаешь? — лениво поинтересовался я.

— Девчонки рассказали, — ответила Танюшка. — Они меня тоже расспрашивали, — Танюшка толкнула меня в бок, озорно посмотрела снизу вверх: — " — Марио ему: "Ты, говорят, хороший фехтовальщик? Давай схватимся!" — ой, он же задиристый, как не знаю кто! А этот, ну, Олег, ему так спокойно: "Скоро ты это увидишь," — ну прямо как в книжке или в кино! А сам он, этот Олег, девчонки — такой гордый, рука всё время на палаше… Он, говорят, во всей Европе лучший на клинках! Тань, а ты про него расскажи, а?!"

— Тань, хватит, — смущённо, но одновременно и со смехом ответил я. Она очень похоже передразнивала девчоночью трескотню, и я помимо воли поинтересовался: — Ну? Рассказала?

— Ой, какой же ты тщеславный… — она коротко и сильно щёлкнула меня в нос. — Рассказала. Рассказала, что ты самый смелый, самый умный, самый красивый, самый-самый на свете. Правильно?

— Не знаю, — хмыкнул я, потирая нос. — Вам виднее, мисс.

— Почитай мне что-нибудь, — попросила она. — Пожалуйста…

— Не всегда чужда ты и горда
И меня не хочешь не всегда.
Тихо-тихо, нежно, как во сне,
Иногда приходишь ты ко мне.
Надо лбом твоим густая прядь —
Мне нельзя её поцеловать.
И глаза большие зажжены
Светами таинственной Луны.
Нежный друг мой, беспощадный враг,
Так благословен твой каждый шаг,
Словно по сердцу ступаешь ты,
Рассыпая звёзды и цветы.
Я не знаю, где ты их взяла,
Только отчего ты так светла?
И тому, кто мог с тобой побыть,
На Земле уж нечего любить…

— Это Гумилёв? — тихо спросила Танюшка. Я молча коротко кивнул. — Почему ты его так любишь, Олег?

— Он учит, каким должен быть мужчина… и как надо относиться к чести, войне и женщине. А здесь только это и имеет значение, Тань. Вот веришь или нет — только это.

— Почитай ещё, — попросила она. — То. Про лес.

— В том лесу белёсоватые стволы
Выступали неожиданно из мглы.
Из земли за корнем корень выходил,
Словно руки обитателей могил.
Под покровом ярко-огненной листвы
Великаны жили, карлики и львы.
И в песке следы видали рыбаки
Шестипалой человеческой руки.
Никогда судьба сюда не завела
Пэра Франции иль Круглого Столла,
И разбойник не гнездился здесь в кустах,
И пещерки не выкапывал монах…
Лишь отсюда в душный вечер грозовой
Вышла женщина с кошачьей головой —
Но в короне из литого серебра.
И стонала и металась до утра,
И скончалась тихой смертью на заре,

Перед тем, как дал причастье ей кюре… — я умолк, а Танюшка тихим, очень хорошим каким-то голосом задумчиво дочитала: