Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

А наш огонь никогда не гас,

А что невелик — ничего…

Не так уж много на свете нас,

Чтоб нам не хватило его!

А. Макаревич

* * *

Нет, что бы Танюшка ни говорила, но это ничуть не походило на оружейный склад. По крайней мере, как я их себе всегда представлял — строгие ряды стоек с оружием. (В жизни я их — складов — всё равно не видел.) Скорее это напоминало оружейную башню из повести Крапивина «В ночь Большого Прилива», где вооружался главный герой Серёжка — эту книжку я очень любил…

Нет. было ещё одно сходство — пожалуй, более верное, только очень уж неприятное, поэтому я и не подумал о нём сразу. Если я что-то понимаю, то люди свалят оружие так — одной большой, остро-расползающейся кучей — в одном случае.

Если сдаются. Перед моими глазами встала картинка из фильма (или, может быть, я её сам выдумал) — люди проходят между двумя рядами других людей и складывают, почти бросают, оружие в конце этого живого коридора. С лязгом и шорохом выползают из ножен потерявшие хозяев клинки…

Всё, как здесь. А где хозяева? Я даже огляделся с неприятным холодком, почти ожидая увидеть где-нибудь у стены скелеты.

Конечно, там ничего не было.

— Странненько, — сказала вдруг Танюшка, и я вздрогнул. Девчонка задумчиво смотрела на эту кучу. — Их как будто… бросили. Потому что не нужны.

— Это ещё не самое странное, — я почему-то ощутил нервную дрожь. — Странней то, что всё оружие здесь — боевое.

— А? — Танюшка посмотрела на меня, сведя густые брови. — Это как?

— Мы с тобой тут уже долго, но не видели ни одного человека, — задумчиво сказал я. Когда говоришь вслух, мысли легче оформляются в точные образы. И иногда сам удивляешься тому, что говоришь — пока думал, всё выглядело не так… — А тут всё оружие именно… ну, античеловеческое, понимаешь? Никто же не ходит на медведя или волка со шпагой или саблей. Топор там нужен. Рогатина какая-нибудь. А тут нет оружия на зверя. Только на человека.

— Ну… — Танюшка вообще-то не спорщица, но сейчас, наверное, почувствовала, как мне хочется, чтобы меня опровергли. И начала опровергать. — Может, его потому и бросили, что оно тут не нужно. А всякие топоры с собой унесли.

Мне стало смешно. Не очень хорошее это было веселье, истеричненькое. Мне представилось, как некие люди входят сюда, сваливают мушкетёрскую снарягу, затыкают за пояса топоры и уходят. Д'Артаньян, переквалифицировавшийся в кержака-раскольника… Но какой-то резон в Танюшкиных словах всё-таки был. Я подошёл к оружейной куче.

— Не, Таньк, — медленно и уверенно сказал я. — Этими штуками пользовались. И за ними ухаживали, смотри.

Действительно, оружие ничуть не походило на брошенное за ненадобностью. Кромки клинков всё ещё сохраняли голубовато-серебристую заточенность, а остальное полотно наоборот — было серым и выщербленным. Не музейного вида было оружие. Не лакированное, понимаете? Если в книжках пишут правду — с таким хозяин расстаётся только вместе с жизнью.

Я почувствовал, как во мне разрастается любопытство и восхищение этим оружием. Руки буквально зудели, тянулись к клинкам.

— Танюшка, я, наверное, кое-что возьму, — разыгрывая неуверенность, сказал я. Танюшка вздохнула:

— Игрушки нашёл?

— Всё-таки… защита, — я опустился на корточки. — Ого!

— Я тоже покопаюсь, может, найду что поинтереснее. Одеяло, например, — сообщила она, обходя оружейную свалку.

— Не порежься, — машинально сказал я.

Среди клинков преобладали прямые шпаги и их производные. Я считал себя спецом по холодному оружию и всегда испытывал к нему слабость, как к оружию благородному, но сейчас у меня просто разбегались глаза. Я брал новые и новые образцы, выдвигал и рассматривал клинки, касался разнообразных гард и ножен, тянул, пробуя на прочность, потрескавшиеся широкие перевязи… Выбрать было очень трудно как раз из-за невероятного обилия, и скоро я понял, что ничего не выберу — как тот осёл, который сдох с голоду между двумя кучами моркови. Поэтому я просто закрыл глаза, встал, сделал два оборота и на ощупь поднял то, что попалось под руку.

— Выбрал? — насмешливо спросила Танюшка. Она сидела на корточках со своей стороны кучи, держа на коленях какой-то кинжал.

— У-гу… — отозвался я, разглядывая то, что мне досталось.

Мне повезло. Наверное — в награду за решимость. Ножны оружия оказались простые, обтянутые чёрной кожей и стянутые стальными скрепами. Рукоять тоже не восхищала — покрытая шероховатой кожей же (её обвивала прочно впрессованная металлическая нить), с навершием в виде шляпки гвоздя, защищённая ребристой гардой-раковиной и нехитрым плетением толстой проволоки (бронзовая, почему-то подумал я, хотя не знал точно). Лезвие — шириной в три пальца у основания, без выборок, гладкое — имело в длину сантиметров девяносто, не меньше, и к концу сбегало до двух пальцев ширины.

Поднявшись на ноги, я провёл несколько фраз. Танюшка смотрела без насмешки — она видела меня на дорожке и знала, что это серьёзно.

— Возьмёшь эту шпагу? — спросила она.