Читаем Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) полностью

Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрёл вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завёл монотонным голосом, потряхивая головой:

— Ой — ты взойди-взойди, солнце красное!Обогрей ты нас, людей бедных,Людей бедных — людей беглых…Ой, да мы не воры, да и не разбойнички… —

Север на секунду запнулся и допел: —

…Да батьки Лешего да мы работнички…

Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения — посыпались славянофильские реплики:

— Эх, да жись наша поломатая…

— По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…

— Нет у нас, сирых, хучь норы какой…

— Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…

— Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, — не в тему ляпнул Сморч и, когда все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:

— Пусть нету ни кола и ни двора —Зато не платят никому налогиРаботники ножа и топора,Романтики большой дороги!

— а все грянули припев разухабистыми голосами:

— Не же-ла-емжитьпо-другому!Не желаем жить — по другомуХодим мы,По краю ходим мы, по краю —Род-но-му-у!!!

— Север! — Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: — Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!

— Нам лижут пятки языки костра —За что же так не любят недотрогиРаботников ножа и топора,Романтиков большой дороги?!

— и под общий припев Саня начал жонглировать взятой у Сморча финкой.

Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись на притащенный сухой пень за спиной и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь серьёзное; примолк даже неугомонный Щусь. Потом Север поднял голову, обвёл нас блеснувшими глазами…

Нам уготовано, мальчик мой,Лёгкое это бремя —Двигаться вверх по одной прямой,Имя которой — Время.Памяти с ней не совладать.Значит — нам повезло…Время учит нас забыватьВсё — и добро, и зло…Встречи, прощанья — какое там!Даже не вспомнить лица…И только вещи, верные нам,Помнят всё до конца.Помнят всё до конца…Помнит лодка причал, а веслоПомнит воду реки…Помнит бумага перо, а пероПомнит тепло руки…Стены и крыша помнят людей,Каждого — в свой срок…Помнит Дорога ушедших по ней,Помнит выстрел курок…Только проносится день за днём,Значит — не пробил час…Вещи тогда молчат о своёмИ не тревожат нас…Могут проснуться они летним днёмИли среди зимы,Чтобы напомнить нам обо всём,Что забыли мы…

Андрей Макаревич

* * *

Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, который некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).

Я сам парилку всегда терпеть не мог. В ней у меня возникало ощущение, что уши плавно сворачиваются в трубочки, из которых со свистом начинает выходит пар. Я забился в уголок и занялся тем, для чего всегда использовал баню — мытьём, хотя чан с горячей водой приходилось искать на ощупь. Похоже так же, что кто-то озаботился надрать берёзовых веников, а когда такая штука оказывается в руках у некоторых товарищей — в них пробуждаются садистские наклонности. Я уже имел возможность в этом убедиться.

Перейти на страницу: