Путь в Иерусалим

Беда Суом неумолимо приближалась. У старой рабыни Урд, которая, несмотря на свой пол, была искусной дубилыцицей, был слабоумный сын по имени Скуле. Он был силен, как бык, и мог выполнять тяжелую работу, для которой не требуется большого ума, — убирать урожай, косить сено, перетягивать бочки. Поэтому хозяева снисходительно относились к тому, что он был не совсем нормальным.

Он уже давно пялился на Суом, почувствовав возбуждение других рабов не разумом, а телом; он слышал их пошлости, отчасти понимая, что они означают.

За неделю до Страстной пятницы, ближе к вечеру он вбежал в прядильню, задрав рубаху и оголившись, как будто не мог больше терпеть. Многие это заметили и быстро стали звать на помощь.

Однако он успел избить Суом и, вероятно, изнасиловать. Когда пришла Сигрид, Скуле уже повалили, связали кожаными ремнями и бросили на снег. Сигрид перешагнула через него и поспешила к Суом, которая была без сознания, хотя и дышала. Сигрид приказала, чтобы Суом быстро перенесли в ближайшую поварню, а потом твердо сказала старой Сут, чтобы та заботилась о рабыне, используя какие угодно средства, о которых сама Сигрид не хотела ни слышать, ни знать, лишь бы Суом поправилась. Скуле она приказала бросить в один из сараев с хорошим замком.

После вечерней молитвы в длинном доме было необычно тихо. Прислуга двигалась медленно и робко, не решаясь громко говорить, а только перешептываясь. Ее порой почти необузданное веселье словно ветром сдуло.

За столом, где ужинали Магнус, Сигрид и двое их сыновей, настроение также было мрачным и царило молчание. Магнус произнес лишь несколько слов о том, что сейчас всех угнетало. Он пробормотал, что никогда не одобрял казнь рабов.

Сигрид не очень об этом беспокоилась: разумеется, этот Скуле должен быть казнен, кому бы ни пришлось это выполнить. Для нее было важнее не дать Магнусу почувствовать, что решение исходит от нее, а не от него. Его развлечения с Суом не имели к этому отношения, и он не должен знать о том, что его жене все известно, а уж тем более, что ее мучит ревность. Поэтому Сигрид решила ничего не говорить, а предоставить ему все решать самому.

Магнус же, в свою очередь, надеялся, что умная жена освободит его ото всех мучений, быстро примет решение и предложит ему, что нужно сделать. Именно сейчас Магнусу это бы понравилось.

Таким образом, супруги почти не разговаривали друг с другом. Эскиль и Арн почувствовали царящее напряжение и не решались позволить себе ни одной шалости за столом, они ели в молчании и думали о катании с горки и о волках.

В конце концов Магнус все равно был вынужден обратиться к мучившей всех проблеме. Он откашлялся и отодвинул от себя жаркое в знак того, что наелся и хочет еще пива, которое ему тут же подал один из безмолвных домашних рабов.

— Да, здесь в Арнесе мы давно не убивали рабов, мы ведь даже их не кастрируем, — начал он с решительностью, которая, впрочем, тут же исчезла, потому что его жена в ответ промолчала.

— Ты сам будешь казнить его, отец? — живо спросил Арн.

— Да, сын мой, это тяжелая обязанность хозяина, — ответил Магнус и покосился на Сигрид, но она не смотрела на него. И он продолжал отвечать сыну, обращаясь на самом деле к жене: — Понимаешь, сын мой, и ты, Эскиль, здесь у нас в Арнесе царит порядок. Наши рабы послушны и здоровы. Они знают, что могут почитать своих языческих богов, потому что они живут здесь, а не в других местах. Но я их хозяин и закон для них. Все законы должны быть нерушимы, все законы должны соблюдаться, в том числе и закон хозяина. Насильник должен умереть. Обезглавить раба неприятно, но это нужно сделать для того, чтобы у нас в Арнесе сохранился порядок.

Он замолчал, почувствовав, что говорит со своими маленькими сыновьями неподобающим тоном. Но он уже пробудил в мальчиках любопытство и страх.

— Ты сам отрубишь ему голову, отец? — снова спросил Арн.

— Да, сам, — вздохнул Магнус. — Во многих других усадьбах есть собственные палачи, но я никогда не считал такой порядок хорошим. Что палачу делать, когда он не отрубает головы и не порет себе подобных? И говорят, что их часто убивают сами рабы, так что никогда не хотел бы иметь собственного палача. Это моя обязанность, хоть она и тяжела. Но нельзя избегать ответственности, даже когда речь идет о смерти, и ты должен знать об этом, Эскиль, потому что в будущем тебе часто придется размышлять над этим.

Разговор прекратился так же быстро, как возник. Говорить больше было не о чем. Другая тема вряд ли могла бы возникнуть.

На следующее утро Магнус приказал своим двенадцати дружинникам и доброй сотне рабов и работников, если считать и их детей, собраться на самом высоком месте усадьбы, чтобы все могли смотреть вниз, туда, где стоял он с широким мечом в руке.