Ритм меняется. Теперь это не волна, теперь это — глубокие проникновения сначала в одну, потом в другую, потом в целую гроздь чувствительных зон. Множество взрывов накрывает тело совершенно нечеловеческим возбуждением, чтобы лёгкое движение бёдер валькирии подарило вожделенный покой запредельного удовольствия. От глубины накатившего кайфа становится больно, голос срывается на крик, который, в свою очередь, тонет в беззвучии запредельного удовольствия.
Вот покалывания и проникновения отходят на второй план. Впереди — вибрации. Острые, колючие, но такие родные, даже нежные. Хочется кричать от охватившей душу нежности, а потом… Потом всё взрывается серией острых ощущений, полностью выбивающих способность соображать, погасивших в себе сознание. Остаются только движения женщины, её острый, раздирающий мозг шёпот, да пронзающая до спинного мозга вибрация…
Казалось, весь смысл жизни сосредоточился на женщине в моих руках. Она в мгновение стала всем, центром мироздания, властительницей мыслей и чувств. От неё сейчас зависело само моё существование, она полностью завладела мыслями, чувствами, но, что куда серьёзней, стала на это время моей волей. Её требовательный шепоток был для меня даже не приказом, а некой волей богов, откровением, которое я выполнял, не задумываясь.
Милена получала абсолютно всё, что хотела, вот только не стремилась злоупотреблять этой своей обретённой властью. Она вела свою игру, целью которой была моя психика. Она хотела расшевелить волю, хотела оживить выгоревшие каналы, чтобы они покрылись молодой нежной кожицей влечения, удовольствия, счастья. Она пыталась, и вся отдавалась этому действу без остатка. Поэтому когда валькирия отпустила поводок, убрала управляющие нити, мне оставалось только откинуться на спинку кресла, закатив глаза. В сознании царила абсолютная пустота — но это не была пустота выжженной пустыни, это была пустота опалённой счастьем души.
— Что чувствуешь? — с тягучей патокой сытости в голосе пророкотала девочка. Она при этом даже не пыталась заглядывать мне в глаза — сил не было. Просто пристроила поудобней свою головку у меня на плече, и крепче прижалась своим разгорячённым телом.
— Словно… заново родился. Потрясающе! И никакой искусственности, всё такое… правильное и человечное…
— Я старалась, — совсем тихо муркнула эта оторва, которая сейчас представала передо мной в совсем невозможной ипостаси — ипостаси нежной и самоотверженной любовницы.
— Я считал тебя более… эгоистичной в сексе.
— Считал он… Уж кто и был эгоистичным — так это твоя Ри.
— Нет Ми, ты не права. Она…
— Вот и я говорю: «она», — с ленивыми нотками в голосе перебила валькирия. — До тех пор, пока тебя не встретила.
— Это только… релаксация… или?..
— «Или» милый. Я не собираюсь повторять прошлые ошибки. Минимум на ближайший месяц ты принадлежишь мне, а потом ещё на полгода — моей стае. И я намерена получить за это время максимум. А вообще, будь моя воля — я бы тебя заперла в своём поместье и никому бы не отдавала. Но только это глупо и эгоистично, недостойно Старшей валькирии. Пусть сёстры порадуются, да и тебе нужно совсем иное: что сейчас, что когда оклемаешься.
— Я чувствую, что должен тебе, Ми. Мне сейчас, в самом деле, стало чуть… терпимей. Может таких отношений, как с Ри, у нас и не получится, но я буду хорошим любовником и заботливым… братом по оружию.
— Знаю, Кошак. Я тоже не собираюсь костенеть в своём эгоизме. Будешь получать столько, сколько сможешь унести. Ладно, мы здесь не одни: Верховная за каждую лишнюю минуту спросит.
— Думаешь, Ди ревнует?
— Тут другое… Я не только перед собой за тебя теперь отвечаю, но и перед ней.
— Ты так легко это говоришь. А как же слова про поместье?
— Ну… Это же она тебя на той планете нашла. И это у неё от тебя дочка бегает. И это она фрегат дальней разведки Тёмной Матери выделила и меня с миссии снять позволила. Нет, Леон, я умею уважать чужие чувства, особенно если это чувства моих боевых сестёр по Космической Экспансии. Ведьма пашет, как вол, она имеет право на маленькое женское счастье.
Когда из капитанского кокона послышались первые стоны, Диана всё поняла правильно. Она подхватила открывшую было рот рыжую малявку и довольно бесцеремонно вытащила её из
— Но почему, Ведьма? Я же тоже хочу!
— Обойдёшься. Я терплю, и ты потерпишь. Маловата ещё права тут качать.
— Но почему?! Ты же Верховная! — про «обойдёшься» девочка пропустила мимо ушей, её поразили слова республиканки про то, что она тоже терпит.
— Так. Садись. Нам предстоит долгий разговор. Пить будешь?