Морковка вот-вот опадёт на пол, только брезгует. Пухлый потирает ладошки:
— Ну что, деточки? Обыск! Чур, если кто найдёт мёртвую жрицу любви…
Косится на зелёного Морковку, бормочет: «…не трогайте, в общем». Разделяемся, начинаем толкать все двери подряд, заглядывать за занавески и в шкафы.
Пухлик ещё ухитряется во всю глотку читать лекцию. О нахождении похмельных соратников.
— … отдельное искусство сыска, недоступное обычным смертным. Умение восстановить последствия недавней гулянки по мельчайшим деталям — знаете ли, редчайший дар. Каждую секунду можно ожидать неожиданностей…
Пихаю дверь в уборную и здороваюсь с огромным букетом роз. Тот выглядывает из высокого фарфорового горшка.
— … учитывать натуру собутыльников, их материальное положение, а также и то, к каким напиткам они обращаа-а-а… ч-чёрт, тут ром, я-то надеялся, вином дело обошлось…
В камине стоит Водная Чаша — вяло булькает. В ней плавает шпинат и труп курицы. Ощипанный не до конца. Перья понатыканы в подушки. Две из них насквозь проткнуты ударами меча. Перила частью пробиты, частью изрублены. На них гордо висит одна штанина. Где вторая — вир его знает.
Каждая новая деталь заставляет неподготовленного Яниста страдать.
Повсюду бутылки, а из-под софы вылезает незнакомый кот. С таким видом, будто к нам на территорию больше не ногой.
— Если честно, — говорит Пухлик, когда мы сталкиваемся у ванной, — как-то страшновато открывать.
Толкаю дверь. Никаких мёртвых шлюх. Просто ванна, набранная до середины и с кучей пены.
В пене утопает портрет Илая Бахнутого. С лирически-обречённым видом.
Дальше мы топаем по лестнице вверх и всасываем по пути догадки Пухлика.
— Кое-что можно сказать уже сейчас. Например, что так разобрать только со спиртного их явно не могло. У Лортена опыт, а Рион из литераторов, так что ставлю на то, что им скорее не хватило. Душа, так сказать, возжаждала большего. О, вот сквозник, наконец-то. Сперва хотели вызвать кого-то, очень может быть — дружков. Но к тому времени не могли найти сквозник. Тогда решили прошвырнуться за добавкой, заодно уж и к прекрасным дамам. Отсюда розы — это они у дома Изы надрали. Может, и кошака оттуда притащили, она их вечно подкармливает. В процессе вылазки кто-то привёл в негодность гардероб — ставлю на Риона, он неместный — так что Лортен попытался друга приодеть…
Пухлик невозмутимо снимает с подоконников по пути женские шляпки, пихает двери, заглядывает в выпотрошенный гардероб. Мы с Морковкой молча тащимся за ним по следу ночных бесчинств.
След уводит к мерзкой дымной вони, которая сочится из-под полуприотворённой двери спальной комнаты.
— … да, а потом Лортен вспомнил, что у него же есть запасы — кто там знает, подарочки на Перекрёстки или на просто от друзей, так что они произвели малость поисков и нашли…
Дверь под толчком Пухлика открывает переворошённую спальню с зеленоватым туманом в нём. В тумане виднеются очертания водной трубки. И рассыпанное зелье из вышитого кисета.
— … табачок!
Пухлик враскачку добредает до водной трубки. Шагая по раскиданным подушкам, как великан из сказки — по горам.
— О-о-о-о, како-о-ой табачок! — ликующе доносится из дымки. — «Даматская услада», пять золотников за фунт! Хм… До семи лет за контрабанду.
И немедленно запихивает кисет во внутренний карман.
— Что⁈ Хороший табачок всегда пригодится.
Да хоть всё скури. Что там с Бабником и Амфибрахием?
Пухлик пассом Холода осаждает дымы вокруг себя.
— Кхе-кхе. Не шарахайтесь, с такой дозы не захорошеет. «Усладу» пропитывают специальными зельями. Законники называли эту штучку «завтраком Стрелка». Он же у нас вроде как покровитель искусств? Этот табачок творческие покуривают — художники-поэты-композиторы — чтобы разогнать воображалку на полную. Ну, и судя по тому, что мы видели… наши разогнались как следует.
До второго Пришествия Вод искать будем. Куда их могло вынести в таком состоянии, когда Липучка и без этого табачка думает вир знает о чём…
— Симптомы, понятное дело, разные. Кого-то пробивает на сочинение поэм, кто картины пишет, кто голым лезет на деревья слушать соловьёв. А кого-то тянет на подвиги. Или летать, к примеру.
В унисон с «или летать» снизу и слева доносится слабый стон. Влетаем в соседнюю комнату, дружно прилипаем к распахнутому окну и опознаём директорскую ногу, торчащую из кустов внизу.
Лортен теперь не только Бабник и Липучка. Теперь он ещё Летун. Правда, приземляться пока не умеет. Это мы выясняем, когда обегаем коттедж и влезаем в кусты.
Рожа у Лортена исцарапана и лучится дебильноватым восторгом. В ухе откуда-то взялась здоровенная серьга. Правая нога явно сломана. Речь отсутствует. Сознание сроду не появлялось.
Пока мы с Морковкой фиксируем ногу, Пухлик вливает в Летуна склянку протрезвляющего — надо же, с собой притащил. Добавляет укрепляющего и взбадривающего. Нежно воркует:
— Лортен, солнышко, просыпайся, м-м-мантикорий сын.
Минут через пять на лице у директора начинают брезжить зачатки разума. Глаза, которые раньше скатывались в кучку, яснеют.