Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— … и расскажешь это чуть-чуть попозже, ладно? Нэйш, я не ослышался, клиент в тюрьме?

Палач жмёт плечами.

– Он говорил что-то о центральной площади, плясках и непристойном виде. В любом случае, он просил довести задание до конца.

– Как, интересно, мы это сделаем, если пригласительные были у Риона, а он сейчас где-то в…

Пухлик затыкается, потому что Нэйш кончиком пальца подвигает к краю стола те самые пригласительные.

— Прихватил на всякий случай. Помни об анонимном письме, Лайл. Мы едем.

— Может быть, ты не заметил, но моё предполагаемое творчество пошло на гнездование горевестников! Или ты себе заныкал экземплярчик?

— Я ведь всего лишь «искра». Уверен, ты придумаешь что-нибудь. Ах да, Лортен ведь не сможет поехать. Так? — сверху в ответ несётся похмельный стон о величии поэзии. — Уверен, господин Олкест с радостью составит тебе компанию, Мелони. Учитывая роль, которую придётся играть…

Принцесска воинственно суживает глаза. В нём меньше всего желания ехать куда-то поэтом с подачи Нэйша. Так что сейчас он и меня попробует удержать. Только ни шнырка у него не получится. Второго приглашения может и не быть. Амфибрахий завязнет в тюрьме, слухи об этом просочатся, под его личиной в поместье Гюйтов не попасть. А что будет тем временем с бедными сиренами — неясно.

Перекидываю Морковке тот амулет, что послабее. Извини, Янист, но у меня сверхчувствительность, а у Пухлика — мозги, им нужна защита покрепче.

Мясник одобрительно скалится и щёлкает крышкой карманных часов.

— Полчаса на сборы у вас ещё есть.

Гроски с ругательствами исчезает наверху. Малой колеблется, поглядывая на меня. Потом надевает амулет и тоже идёт чистить пёрышки.

Мне красоту наводить не надо, потому занимаюсь важным.

Подхожу к горевестникам, которые уже почти достроили гнездо. И интересуюсь у Сквора:

— Не знаешь, кто помрёт?

Вообще, надо бы для этого всем вокруг собраться, но видала я это в Бездони — собираться вместе с Палачом.

Спрашиваю я у Сквора, а отвечает вдруг Сильфа.

— Песня, — воркует тихонько под нос.

— Песня, — соглашается Сквор. И начинается перекличка двух горевестников: «Песня! Песня? Песня-песня-песня…»

Судя по всему, сегодня погибнет чьё-то чувство прекрасного.

Глава 2

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

В «поплавке» Пухлик отчаянно страдает: он не сделал домашнее задание. Издаёт такие звуки — яприлю с пережору не приснится. И показательно помирает над записной книжкой. Чёркает в ней и бормочет под нос. Всем видом показывает тяжесть внезапного бытия поэтом.

— Да ну брось, — говорю ему. — Передрать пару стишков — на это бы даже у тебя мозгов хватило. Взял бы у Морковки любую книжонку…

Пухлик мечет в меня кривую молнию взгляда.

— Этот Рион разливался вчера после твоего ухода. О публике, которая встречается на этих салонах. И о том, что тамошние завсегдатаи по паре строк могут узнать стихи, которые какой-нибудь умник двадцать лет назад читал. Да еще и есть риск напороться на чьего-нибудь родственничка или знакомого — они ж там все между собой знакомы, вир побери!

— Он тебе морской капустой уши увешивал, — говорю на всякий случай.

Хотя кто там знает — может, оно и так. Среди теткиных знакомых была пара таких стародевных пичуг: пёстрых и с придыханием, вечно обсуждающих метафоры, анапесты и оксюмороны. Так у них в речи точно встречались фразочки типа «Ах да, а вон тот милый мальчик с окраин Оверны, который читал чудную пейзажную лирику пять лет назад».

— Черти водные, — изрекает Гроски, глядя в хитросплетение своих лирических потуг. — Кто-нибудь умеет в стихи, а? Нэйш?

Из темного уголка, где расположился Мясник, веет холодочком и нехорошей паузой.

— По-твоему, я похож на поэта, Лайл?

— Нет. Ты похож на чокнутого, но я-то думал, это одно и то же, — шуршит набросками и решительно в них закапывается. — Никто не знает рифму к слову «уповать»?

— Свежевать, — доносится из нэйшевского уголочка.

— Ну, я в тебе не сомневался…

— Прожевать, жировать, наблевать, — добавляю очков я, чтобы Пухлик и во мне не смел сомневаться.

— Это глагольные, — вступает Рыцарь Морковка. — Они не… не ценятся.

Оказавшись на перекрестье очень заинтересованных взглядов, Янист буреет, ругается под нос и шипит:

— Ладно, давай посмотрю, — и выхватывает у Гроски несчастные листки, бормоча, что чему он только не учился… и вообще, нужно же и в этом разбираться… да.

Я воображаю себе, как Его Всерыжейшество строчит у дождливого окна посвященные Грызи всякоразные вирши. И ощущаю дикое желание высунуть голову из кареты и сблевать в речную воду.

Чаячий крик возмущенного Яниста возвращает меня в жуткую реальность.

— Боги, Лайл, ты что! — Его Светлость мученически трясет листами. — Ты ЭТО собрался читать на салоне? Ты что… рифмуешь «счастливо» и «пиво»⁈

— По-моему, очень закономерная рифма, — оскорбляется Гроски. — Свежая, звучная… понятия, опять же, прямо связаны.

Его Светлость уже проникся ответственностью и толкует, что нельзя же на такой высокий салон протаскивать вирши, которые напоминают ярмарочные частушки.

— Сказал бы, что это погружение в народное сознание, — ухмыляется Гроски.