Нырнуть в жаркую кухню, медовые запахи и в такие же жаркие и медовые объятия… заманчиво. Но нечестно. Слишком смахивает на очередную попытку найти лекарство. Придушить верещащий кусачий длиннохвостый ком в груди. Хоть чем-то.
Пойти в свою комнату будет ещё худшей ложью. Там Янист… которому я от души признателен за вовремя выраженную ёмкую формулу о том, кто я такой — только эту признательность я выскажу ему попозже, договорились?
И всё равно я не смог бы заснуть. Пузырёк сонного выдан милейшей Амандой, «Избавит от дурных снов»… да… чёрные щупальца не потянулся из-под кровати, но кто знает — может, привидятся золотые нити, тёплые руки — «Я тебя заберу…»
С какого-то левого шнырка мне хочется сейчас только — сидеть на берегу озерца, ломать в ладонях хрусткий ледок да смотреть на звёзды. Довольно увлекательное зрелище. Не помню даже, интересовался ли я им когда-то.
Бабуля (между вечерними страшилками) говорила, в небе можно отыскать всё. Может, даже части незадачливого бывшего законника, бывшего гильдейца, бывшего пациента лечебки. Сожранные и выплюнутые псигидрой. Собрать, смешать в ворох воспоминаний. И пусть он себе роется, как осторожная, обожжённая крыска, перетряхивает в памяти острое, жгучее: как там? Не сожрали? Живы…
— Я было думала искать тебя в патруле.
Варгам положено шастать бесшумно, видимо. Наверное, я б заорал. Если б мог бояться.
— Для такого уровня отбитости мне надо было бы полежать в лечебке ещё девятницу. Там же наш невыразимый сейчас, а? Умеющий в боль одним касанием. Вот уж кто о себе мог бы сказать «я — это она».
Гриз хмыкнула, устраиваясь на бережку рядом со мной. Слегка толкнула кулаком в бок и сунула в руку тёплую булочку.
— Аманда просила снять пробу.
— Не обиделась, что не помогаю?
— Обещает взыскать позже.
— Ясно.
Булочка, в общем-то, был довольно славной. Густо пахла корицей и чутка пачкала пальцы.
— Терпеть не могу боль. Всегда не мог. Со временем, понятно, учишься не реветь, когда расшибаешь коленки… а потом и что посерьёзнее. Но знаешь, без неё чертовски спокойнее.
— Точно.
Когда ничего особенно не тревожит. Шикарное ощущение. Получше любого виски, а? Ты будто новый. Или иной. Или…
— Мёртв.
Звёзды из тёмной воды глядели укоризненно. В обрамлении острых льдинок.
Оказывается, у меня чертовски замёрзли пальцы. И ещё на них порезы об острое и холодное. А булочка согревает. Отчасти — даже изнутри.
— На самом деле это только симптом, а? Лечить нужно не её. Неполадки, которые её вызвали.
— Это не всегда возможно.
Варги знают о боли всё — потому она так грустна сейчас, наверное.
— Зато возможно исправить то, что можно. Помнишь, я говорил тебе… что буду искать дочь. Однажды. Думаю, пришло время.
Тогда был вызов в поместье с тхиорами, и была там маленькая девочка Милли, и я сказал — рано. Сейчас… не знаю, много всего было. Меня чуть не забрали. Один старик-варг вспомнил лицо своей дочери и оплакал её. И ещё рыжеволосая фигурка, обмякшая на руках устранителя…
— Ты хочешь увидеться с ней?
— Я… нет, пока… не знаю. Просто… ты ведь наводила справки. И я теперь знаю, что Дебби — в Айлоре. Ты случайно не спрашивала у Хромца, чтобы просто…
Арделл едва слышно вздохнула, и это можно было принять за ветерок, а можно было — за согласие.
— Наверное, я пока слишком трус, чтобы поговорить с ней. Понимаешь? Слишком прежний. Но если бы мне только… узнать, как она. Она в порядке? С ней всё хорошо?
Это была заминка — но не с ответом, а такая, будто она хотела сказать что-то много большее. Может быть, даже больше, чем я хотел услышать. Чем мог переварить, может быть.
Потом она согрела моё плечо своей ладонью. Шепнула:
— Она в порядке, Лайл. С ней всё хорошо.
Тогда я понял, что кошмары не придут этой ночью. Отогнаны простыми словами. Теплом руки и ароматом только что испечённой булочки. Решением, за которым — будущее.
Иногда боль бывает благословением. Когда она делает нас нами.
Когда она — причина, по которой остаёшься живым.
ДЕБОРА-ПАТРИС-АСКАНИЯ-ТРИВИРИ
— Ручку согнуть… разогнуть… А теперь пальчиками пошевели! Хорошо, сладенькая, очень хорошо!
У Лайла Гроски отличный вкус. Аманда — просто шик: красотка, умеет в яды и выпечку, тянет на двенадцать баллов мамскости из десяти, и это ещё в обычный день. За месяц в питомнике она мне выдала недостающей любви и заботы лет за десять или немножечко больше (хотя, может, просто пыталась держать меня подальше от зверей и посетителей).
За сутки в целебне травница пытается отсыпать мне еще лет на сорок вперёд: обкладывает подушечками и пуррами, укутывает пледиками, кормит невкусными зельями и вкусной выпечкой и заворковывает до одурения. Так, что я уж начинаю думать, что всё, плохи дела, пора подумать о прощальном ужине. Думается вяло и в перерывах между сном, потому что все эти сутки в целебне я лежу себе заворкованная в коконе, а как только малость прихожу в себя и открываю рот — в него тут же залетает ложка с бульоном, или пироженкой, или зельем. Под мелодичный напев: «Всё хорошо, хорошо, сладкая, не надо тревожиться, тебе просто нужен покой» — так что к ночи уже почти смиряюсь, что покой будет вечным.