Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Втираю прянопахучее зелье в волосы. Настраиваю Печать так, чтобы магия «принюхалась» к запаху и не забивалась им. Конфетка порхает по палатке с пузырьком и рассуждает о крайне вкусных черносливовых кексиках. Как минимум у Морковки и Пухлица физиономии такие, будто кексы с черносливом нужны им уже сейчас.

Балбеска взирает на этот бардак с видом полководца.

— А теперь мне нужны кристалл звука, бутылка рома и Рихард Нэйш! — из запрошенного есть только Мясник, потому Балбеска хватает его под руку и вздыхает: — Ладно, хватайте розы — и погнали!

— К-куда? — слабо спрашивает Морковка.

— На сцену, конечно, дичь творить. И если кто хочет раздеться, не стесняйтесь!

Верзила смачно поминает Единого. Рыцарь Морковка поминает его же, но длиннее и мысленно. Пока волочится за Грызи с охапкой роз.

Топаю через море запахов и воплей. Сценическое безумие в воздухе. В руках охапки колючего-пахучего, впереди подгоняющий голос Балбески. Вокруг толкаются ряженые музыканты-танцоры-актёры. Где-то впереди — озабоченное кудахтанье: «Вы кто? Вы что? Зачем цветы?» И ответный вопль Пухлика: «Сказано срочно! Ничего не знаю, нам приказали! Вы б лучше воздушного грузчика добыли, чем нас гонять! И живо, главный там в бешенстве!»

Впереди ещё кто-то спрашивает, что мы тут забыли. Ему отвечает Мясник:

— Это у вас звуковой кристалл? — и шорох оседающего тела. Переступаю через усача во фраке. При выходе на сцену переступаю ещё одного — местный охранник, к губам пристало полкренделя. Пытался подкрепиться, наверное.

Вываливаемся на сцену, в весенний полдень. Музыканты заканчивают сыгровку, недалеко плывут в воздухе призывы посмотреть на «ужасных диких даарду». Зонтично-шляпное стадо колышется, и из-под него выглядывают пресные лепёшки лиц.

В глазах плывёт, в коленях глупый мятный холод.

Ненавижу сцену. Театры. Арены. Не терплю, когда на тебя пялятся все и каждый. Так, что ты ощущаешь запах взглядов. Их липкое, дрянное любопытство.

У Балбески с этим проблем нет. Нойя шуршит юбкой к музыкантам, Мясник объясняется ещё с какими-то охранниками (позади охи и звуки раздачи по уязвимым точкам). А пухликовская дочка активирует звуковой кристалл на максимум. И орёт в него так, что нас чуть со сцены не сносит звуковой волной.

— Всем стоять, никому не двигаться! Это развращение!!

Пресные лепёшки внизу начинают лупить себя по ушам. То ли не понимают, ослышались или нет. То ли просто оглохли.

— Площадь захвачена! Мы банда Похотливого Шнырка из Велейсы Пиратской! И мы вам покажем — как шнырки размножаются!

Вопли Балбески сверлят мозг. Морковка (он явно не подписывался вступать в банду Похотливых Шнырков) издаёт тихие стоны. Пока Балбеска кратко, но со смаком описывает, как мы попрём добродетель всем и каждому.

— В вир постулаты и кодексы! В вир королеву! Да начнётся ор-р-р-гия!

Дальше Крыша-Куку действует на «раз-два-три».

На раз — ржёт как маньяк.

На два — выкидывает перед собой розы и поливает их огнём с Печати.

На три — хватает подошедшего Мясника за лацканы пиджака и засасывает в поцелуй.

Стадо внизу немеет на три секунды. Потом там нарастает шум. Возмущение-поражение-непонимание, которое силится воплотиться в вопросительное «Му-у-у-у-у⁈»'

Палач ухитряется наклонить Балбеску, обхватив её под спину и придав поцелую вид лёгкой порнографии.

Стараюсь не блевануть изо всех сил. Сдавленный звук справа — Морковке нездоровится. Рядом с приподнятыми бровями стоит Грызи. И смотрит на Пухлика. У того поперёк всего лица значится «ХОЧУ РАЗВИДЕТЬ».

— М-м-м-мц, ето шамое, — чревовещает Балбеска непонятно какой частью организма, потому что рот у неё прочно занят Нэйшем. — Мы шо, оджни долвжны это вшё⁈ При-м-м-мц-ц-ц-цсоединяйтесь!

Морковка воображает себе что-то не то, потому что начинает бочком ползти по сцене от чокнутой парочки. Но его с решительной миной перехватывает Грызи. И утаскивает в поцелуй, излучая деловитость. Янист сигналит алым и неловкостью.

На Пухлика тем временем напрыгивает нойя, и на сцене становится больше тошнотных сцен.

Толпа внизу визжит и орёт так, будто им показали сморщенный тыл их королевы. Кто-то отворачивается. Кто-то начинает утаскивать детей. Это хорошо. Я б от такого зрелища не только детей утащила.

Музыканты, обработанные Конфеткой, начинают наигрывать что-то вразнобой. Нэйш и Балбеска пытаются засосать друг друга насмерть. Конфетка и Пухлик могут взять второе место по развратности. Янист виновато косится из-за плеча Грызи. На Верзилу, а может, и на меня.

Верзила тихо присвистывает под капюшоном. Мы с ним смотримся не при делах, но чёрта с два я дам себя слюнявить, хоть и ради дела.

Но у него другие планы: вздыхает, протягивает мозолистую руку, и делает оборот — теперь я принаклонена, будто в балете или в театре. И ещё скрыта за его плечами и капюшоном от толпы и взглядов других. Так, что можно воображать себе кучу непристойного.

— Вы Мелони Драккант, вероятно, — говорит Верзила до идиотского по-светски. — Янист рассказывал о вас, когда жил в общине. Очень приятно познакомиться. Хотя и при таких, э-э, обстоятельствах.