И сам не верю в это. Терраанты едва двигаются. А нам ещё пересекать площадь от арены до домов, и всё это в сумятице людей — непременно кто-нибудь заметит. Если Хаата и её друзья в капюшонах и со скрытыми лицами, то прочие даарду едва ли не обнажены. И только чудо или милость Единого…
— Порядок, — выдыхает подбежавший учитель. — Помощники нас малость потеряли, чуть с фургоном не промахнулись.
Он подхватывает под руки ослабевшую женщину, и мы сразу же начинаем двигаться быстрее. К фургону — потому что это крытый фургон цветочника неспешно приближается к арене. Серый единорог задумчиво пожёвывает розу, его под уздцы тащит развесёлый парень в широкополой шляпе, скрывающей лицо.
— Поберегись! — покрикивает радостно. — У меня единорог понёс — ох-х, не удержу!
Впрочем, вокруг арены почти не осталось людей, они все отхлынули ближе к палаткам, к выходам на улицы и переулки, и кто-то увещевает не толпиться, чей-то голос уверяет, что причин для тревоги нет, эвакуируют всех…
Мы торопливо помогаем даарду перебираться через ограду и залезать в фургон — и я ловлю миг, оглядываюсь по сторонам. Не увижу ли остальных? Но нет — лишь утекающие с площади реки народа, воздевающие руки жрицы, суета возле палаток — в какие-то запускают народ, а из каких-то народ выскакивает. И повсюду завывания девиц из Огненной Чайки — а с востока доносится весьма неприличная песня. А ещё, кажется, в воздух крендели взлетают — впрочем, может быть, это наваждение. Я пытаюсь высмотреть свою невыносимую — и едва не пропускаю окрик: «Эй, куда!!» –а потом кто-то с силой толкает меня в плечо, и арбалетный болт впивается в дверь повозки перед моим носом.
— Берегись! — это окрик учителя Найго, и толкнул меня тоже он. А с арбалетом стоит и гнусно щерится тот самый зазывала — и с ним еще трое низколобых, губастых. Наверное, те, кто любит приковывать живых существ посреди площади.
Учитель делает мгновенное движение посохом — едва различимый пасс отбивает следующую стрелу. Второй пасс отталкивает воздушного мага, который вздумал было нанести прессующий удар.
— Уводи их к реке, скорее, — я хочу сказать учителю, что не оставлю его, но он посылает мне короткий, острый взгляд из-под капюшона. А посох теперь легко, как тросточка, вращается в его пальцах, создавая силовой щит…
— Веди их, я догоню!
Понимание окатывает штормовой волной: мой Дар, Дар Воды… бесполезен в бою, но я смогу почуять воду, понять — куда вести. Второпях заталкиваю в повозку последнего терраанта, кричу: «Трогай!» — сам подпрыгиваю и становлюсь на выступ сзади.
Оглядываюсь — только чтобы увидеть, как учитель коротким движением артефакта рассекает и развеивает огненный удар. И один из нападавших — Стрелок — уже лежит, но к ним спешит ещё помощь… а потом тележка цветочника набирает скорость, дребезжит по мостовой, и мимо пробегает сперва какая-то девушка с фонтаном из сидра прямо над головой, а потом начинают ещё мелькать люди… компания растерянных горожан, нищие подозрительной наружности, потом еще мать тащит дочку за руку — и все они, все прилавки-люди-палатки — закрывают от меня учителя. Подножка слишком низкая, я пытаюсь подняться повыше и вытянуть шею — но есть только крики, вспышка ещё вспышка огненной магии… всё.
Он был Мечником, — стараюсь я успокоить себя, пока повозка цветочника удаляется от центральной арены. Был Первым Мечником в королевстве (а предательский голосок шепчет мне внутри, что с того времени прошло немало лет). Боевой жезл-артефакт — серьёзное оружие. Это оружие, которое может противостоять почти любому Дару — такие жезлы носит разве что гвардия Ракканта (а мерзкий голосок всё твердит, что если противников всё же будет слишком много — то не поможет и жезл).
Он догонит, — пытаюсь я убедить себя, пока мы снижаем скорость и пытаемся объехать толпу перепуганных гомонящих воспитанниц пансионата. Он всегда выполняет, что обещал. А неумолимый, дрянной голос твердит во мне — что такое обещание в романах всегда признак гибели.
— Куда сворачивать? Впереди толпа, — слышу я голос мальчишки-возничего — и тут же ловлю взглядом нескольких городских стражников, которые направляются к нам.
Дверь цветочной повозки неплотная, щелястая. Через окошечко просачивается шёпот той самой девочки-терраанта. Сжимает грудь в ледяные тиски.
— Истэйон… тиас… иссэ…
— Он близко, — переводит Хаата и судорожно выдыхает.
Помоги нам, Единый.
ЛАЙЛ ГРОСКИ
Больше всего это походило на суп. Славную такую рыбную похлёбку, в которой бурлили и булькали жрицы, дрессировщики, звери, музыканты, торговцы, охранники, воспитанницы пансионов и сдобные местные жительницы.
Наваристый, обжигающий супец. В него как-то по недосмотру швырнули ковчежное «тело», и теперь оно обживалось как могло.