Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Вообще-то я за неё малость в ответе, а? Я привёл её в «Ковчежец». И она ещё дитё горькое, — «горькое дитё» как раз начало басом распевать на половину площади романс о страстном прибое любви. — Если ты решил поразвлечься за её счёт…

— Ты меня остановишь.

Показалось, что Нэйш засмеётся — пока он отражал удар огня, который наконец-то вмазали с дистанции. Но когда устранитель опять повернулся ко мне — он был прямо-таки олицетворением паскудной серьезности.

— Я понимаю, правда. Но, Лайл, мы точно говорим об одном и том же поцелуе?

Смешочек просыпался снежочком за шиворот. И остался подтаивать где-то на спине. Устранитель всё-таки чертовски хорошо разбирался в болевых точках.

Потому что это не один поцелуй там, на сцене. Два поцелуя. Две ярких, выхваченных картинки, от каждой внутренности — в жгутик.

Просто жгутики разные.

— Ты же должен понимать — весна и обычаи нойя, — тон Нэйша был добродушно-покровительственным, и от него чесалась Печать. — И уж во всяком случае — это ничто по сравнению с тем, что было раньше.

Как-то раз меня пырнули в живот кинжалом — в общем, довольно схожие ощущения. Что за чушь — я же знал это, насчёт нойя и отношения к «подаркам ночей», я же сам, мягко говоря, не отличаюсь моралью, так какого…

— Брось. Ты же должен был догадываться.

Я догадывался. И догадался окончательно, когда увидел их поцелуй, только это никак не объясняет варево, густое и жгучее — внутри. И обваренная крыса сипит что-то угрожающее, невнятное, что-то о том, что нельзя отвлекаться, что это не сейчас, это всё после, потому что… потому что замешательства не бывают вечными.

И на Ярмарке не могут быть только безмозглые дружинники.

Только мне далековато что-то до воплей верного грызуна.

— Ничего серьёзного, — обоюдное удовольствие и только. Но если тебе нужны подробности…

Я почти успел переключиться. И придумать чертовски остроумный ответ. После которого Нэйш бы навеки передумал отвлекаться во время боёвки или швыряться в меня ненужными подробностями того, что у них было с Амандой.

Но в этот момент из-за очередного шатра, из-за стенда пожертвований, из-за деревьев — выметнулись тени. Серьезные ребятушки с Печатями. Наёмники. Плюс два арбалета, оба наведены в нас.

— Стоять.

Полупроваренная крыса беспомощно утихла. А я выдохнул — внезапно с облегчением.

Иногда спасение приходит с неожиданной стороны.

МЕЛОНИ ДРАККАНТ

Осечка выходит с восьмым придурком из Крикунов.

Осторожный сдержал слово и пометил дружков струёй альфина. Выследить — раз плюнуть, даже в суматохе, которую учинила Балбеска. Они ещё к тому же стали поближе к вольерам. Разинули рты и принялись крутить головами. На лбу только что ещё не написано у каждого: «А что теперь делать⁈»

Народ убрался поближе к западной части площади, к зданиям. Остолбеневшие Крикуны возле вольеров как на ладони.

Шепчу Печати: «Веди» — и несусь через суматоху, обмороки дам и квохтание зеермашских наседок: «Ах, что же это!» Подхватываю нить за нитью, ухожу в поиск, нахожу, усыпляю. Прислоняю к вольерам и шатрам. Оттаскивать нет сил и времени, повезёт придуркам — подберут местные дружинники нравов. Если Мясник с Пухликом их до того всех не перебьют.

Крыша-Куку продолжает выполнять приказ Грызи насчёт дичи. Носится как мантикорой в зад ужаленная. Удирает от охраны, голосит дурные песенки, пугает жриц объятиями. Орёт, что будет кого-то кусать за бочок. И прочую чушь, которая кажется неисправностью Печати.

На ходу полирую сонным танцующих единорогов, семейку дрессированных керберов. Больше пока не нужно. По западной части пробежала Конфетка, вон она мелькает возле шатра с теннами. А в остальном заводчиков предупредили. Звери укрыты, усыплены, в клетках. Народ шустро выводят с площади какие-то типы.

Правда, тут и там носятся чокнутые Чайки и пристают с поцелуями или орут дурацкие лозунги, или ещё как-то показывают нетакусесть. Их явно больше восемнадцати. Или кто-то из местной молодёжи решил присоединиться. Но скольких-то уже повязали, надо работать, пока до нас не добрались.

Отключаю шестого Крикуна. Нахожу и усыпляю седьмого. Недалеко от «Лавки редкостей дядюшки Бэнкса».

Восьмой замечает меня и сигает в загон к бонакону.

Мантикоры корявые!

До бонакона Конфетка или Грызи ещё не добежали. Бычок не спит. Работник Бэнкса стал столбом и пялится на Балбеску, которая как раз бежит мимо, вся в зелёных перьях. Когда в загон падает прыщавый юнец — работник решает, что с него хватит, и улепётывает через ограду прыжком.

— Стоять, — хрипит паскудный Крикун. В руке бутылочка с кровью. Пока что не открытая. И глаза бешеные, вот ведь тварь. — Кто ты такая? Варг? Из Кровавых⁈

Нашёл Кровавую. Поднимаю ладонь с Печатью. Черти водные, потянусь за ножом — бутылку грохнет, а что в ней…

— Что в бутылке?

— Нам сказали ждать, — голос у него высокий, лезет то в крик, то в шёпот. — Зачем нам сказали ждать? А? Если хотели, чтобы мы проявили себя? Зачем, зачем нам сказали ждать феерии⁈

Так. Ещё у одного проклюнулись мозги. Этот, наверное, главный. Как его… Эйми. Который (по словам Осторожного) с кем-то говорил и что-то понял.