Смех, и брызги, и возня позади, за кустами. Я катаюсь с глинистого берега с семейством развесёлых выдр. Полянки за полмили отсюда хранят эхо песенки про обжору-Земляничника. Грибные ложбины мили за три — кладовые детских восторгов: «Какой здорову-у-у-ущий пущаник!»
Ветер бросает в лицо ошмётки прошлого: голоса, смех, жалобы…
— Гризи, куда понеслась⁈
— Всё взрослым расскажу-у-у-у!
— Э-э-э! Нам туда нельзя!
— Ты упадёшь в воду! И так тебе и надо будет!
— Она что — залезла на дерево⁈
Нудный голосок немножко в нос — мелкая Тамайта выставилась из-за дерева. Наверняка ведь сейчас подсмотрит, а потом торопливым шепоточком вывалит: вот! опять! посмотрите!
— Опять была в единении! Когда взрослых никого рядом нет! С алапардом!!
— Лазила у раненного грифона стрелу из лапы доставать!
— Сидела в дупле!
— Повисла вниз головой и говорила, что она летучая мышь!
— Орала песню со скроггами и других подначила!
— Скакала на единороге почти до границы!
И будут шептать и наушничать вместе с нудным голоском Тамайты — другие голоса. И в такт им будут вздыхать и охать те-что-старше:
— Что Джод себе о ней думает…
— Ну, ясное дело — у неё же ещё и мать!
— Управы нет…
— Непонятно, что вырастет…
И пожилые сосны все разом осуждающе качают головами — старухи, которым положено наставлять, и обучать, и делиться мудростью, а они…
Вздох ветра — глубокий и густой, как сень могучего дуба.
— Ты сбежала с урока у почтенной Илсы.
— Я… не сбегала. Просто там… у скрожихи Горли птенец выпал из гнезда, она просила его поискать.
— А почтенная Илса?
— А она нам как раз очень скучно рассказывала, как понять — что чувствует Хитрюга. А Хитрюге тоже было скучно, и он хотел почтенную Илсу напугать. Ну, чтобы мы завизжали и чтобы в догонялки. Только он не знал, как бы напугать варга — и вот, продумывал.
— И ты поняла это, потому что вошла с ним в единение?
— А… нет, зачем. Просто это же сразу видно, да?
Могучее, гордое древо молчит над ней. Совсем чуть-чуть касаясь плеч листьями.
— Пап? Ты молчишь, как…
— Как?
— Как будто хочешь тоже что-то увидеть. Или услышать. Или понять.
Тихий, прохладный, ласковый смешок. Тяжёлая пятерня ерошит волосы.
— Хочу понять — что тебе ещё видно сразу. Что слышно сразу. Что понятно сразу.
Ветер прошлого смеётся, потому что папа смешной. Потому что он же знает, правда?
Что лес течёт в крови. Распахивает тропы. Указывает следы зверей и птиц — и она словно узнаёт их, а не учит заново. Она будто видела раньше, а потом забыла — душистые травы, и их названия, и запахи, и зовы зверей, и их позы, обозначающие страх или игривость, и всё это легко и вкладывается внутрь неё, точно мозаика, потому что всё вокруг — части неё, как она — часть пущи…
«Отцовская любимица»… — ядовитый шип из-под ноги. Змеиное гнездо хранит ядовитые шепоточки. Спасибо, братья в чешуе. Теперь я знаю, к чему прислушиваться дальше. Нужно ловить ветер от южных сосняков. Там — неспешные широкие тропы, по которым можно степенно прогуливаться. В сопровождении верных друзей — керберов и игольчатников.
Ветер сыплет вопросами как иглицей.
— А люди там, вовне… все хищные?
— Не все. Некоторые просто глупы. Безалаберны. Считают, что природа должна принадлежать им. Подчиняться их прихотям.
— И… бестии тоже? Поэтому на них охотятся, да? И у них нет защиты так, как в общине. Хэльберт рассказывал…
— Да. За пределами наших общин они могут полагаться лишь на ту защиту, которую дала им природа. Иногда маги убивают их. Иногда — они магов.
— Но… а мы… мы же должны как-то… почему мы тогда только здесь, в общине⁈ Разве не должны мы как-то…
— Разве ты не помнишь, что говорила тебе почтенная Эммиа?
— Всех не спасти…
— Увы, дочь. Нам нужно беречь что есть. Наши знания. Общину и её зверей. Заповедные земли, которые стали убежищем для столь многих…
— Но это же так… мал…
Возмущённый перестук веток вокруг. Всплёскивает зелёными ладонями орешник. Как посмела подумать? Сказать?
Ренейская пуща велика и изобильна. Гриз усмехается простой истине. Вложенной, впечатанной внутрь с детства. Со многими словами и песнями.
— Погляди на лес вокруг, дочь, — вышёптывает ветер-напоминальщик. — Погляди на общину. Разве это — мало?
Двадцать миль на двадцать пять миль. Остатки древнего лесного массива — нетронутого, девственного, — на северно-западной окраине Тильвии. Вольница зверей и бестий. Заповедные земли.
Чего же тебе мало в ней, маленькая варгиня? Неужели — того, что мы храним?
— А… зачем мы храним?
— Потому что что-то должно оставаться правильным, дочь. Неизменным. Верным духу природы среди безумного мира. Наша община — ковчег чистоты в море грязи этого мира. И кто знает — может, когда-то придёт наш час. Час Пастырей и час мостов. Тогда мы выйдем, чтобы спасти их. Научить их… Понимаешь?