– О прошлом – да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…
Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово – длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.
– Разменная клятва, – переводит Гриз Арделл.
– Священна даже для дурных корней, – вышёптывает даарду. – Переступишь – кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.
– А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю – но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?
Терраант прерывисто дышит, с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?
– Кто и в чём? – повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё – свист кнута. – Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс – что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или был какой-то особый ритуал?
Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор – выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.
Например – что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.
–
Этого я ждал меньше всего – вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, древняя загадка про родовой атархэ. Хаата что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») – и дальше их разговор идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга – мы же слышим лишь отголоски.
– Так вы всё же решились.
– Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней – дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.
– Почему ты сразу не сказала?
– Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!
«Всесущий», – бормочет Мелони сквозь зубы. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились поднять восстание против своего жреца? Свергнуть его или даже хуже?
– И ты наверняка знаешь, что только так.
–
Шёпот даарду дрожит, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё – всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.
– И в чём они поклялись вам? Отыскать его?
– Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.
Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё – веретенщик. Делает шаг, словно вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:
– Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы – в нужную руку.
– Но вы не сможете…
– Нет, не мы! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?
Я не понимаю ничего, только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами – тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?
– Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься – знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет – я всегда отзовусь тебе.
Голос у неё грустный и ласковый, словно растаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.
– Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, – говорит Гризельда Арделл. – И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?
– Ты.
Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех – полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова.
– К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали – тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.