Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 3 (СИ)

– Что с твоим племенем, сестра?

Гриз останавливается и выдыхает обречённо. Это из тех дел, которые нельзя упустить – хотя бы потому, что Хаата наконец-то перестала ускользать и молчать.

– Я не знаю, Хаата. Правда, не знаю. Кто-то использует Дар на крови. Несколько варгов, которые действуют заодно против людей. Сегодня вот больше сотни погибло.

– Дурные знаки прочтёшь по снегу, – бормочет даарду, раскачиваясь. – Пока травы ещё не проросли. По шёпоту, когда крик ещё не раздался. Среди ваших тоже есть те, кто слышит. Читает знаки. Чует, что идёт.

Снова хочет стать тенью: шагает назад, приникает к коре, вот-вот – и ускользнёт за зимним ветром. Гриз Арделл подаётся следом. Прихватывает даарду за рукав:

– Постой. Теперь спрошу я. Раз уж ты не хочешь мне пояснить – какие знаки ты видишь или куда уходишь – я задам другой вопрос. Только один вопрос. Хаата, – она переходит на язык терраантов: – Что с твоим племенем?

Даарду передёргивается, как от сильного озноба, обхватывает хрупкие предплечья – и теперь вздрагивает и шипит уже от боли. Понимание окатывает Гриз волной холодного воздуха.

Она подходит к даарду вплотную и осторожно заставляет её оголить руки.

По землистого цвета коже бугрятся синеватые рубцы. Распухшие и безобразные шрамы. Ало-коричневые ожоги. Недавние.

– Хаата… зачем? – Гриз делает движение в сторону «Ковчежца»: позвать Аманду, крикнуть, чтобы взяла кофр, тут работы не на один вечер. Но даарду вцепляется в неё пальцами-прутиками. Приближает лицо и шепчет, обдавая запахом умирающих листьев:

– Затем, чтобы быть дурным сосудом, сестра. Корни уснули до весны. Но птицы ещё говорят. Добрым сосудам нынче плохо, говорят они. Они всё больше полны до краёв. И они всё больше слышат…

– Полны до краёв чем? – Хаата издаёт высокое, осторожное шипение, и Гриз просит мягко: – Взгляни на меня. Ты говорила – мне откликаются все… так отзовись мне. Я не хочу препятствовать тебе – я только хочу разобраться и помочь.

Из-под капюшона слышен частый стук зубов. Пальцы Хааты – крепкие корешки – впиваются в руки Гриз. Врастают.

– Идём, – выдыхает даарду. – Идём, сестра. Помочь не сможешь. Но увидишь.

Они не берут «поплавок». Идут через вир, даарду перевивает их пальцы перед шагом, обозначает: «Альшента, речной порт, идём туда, сестра» – и Гриз вцепляется в эти слова, не успев ничего осознать.

Осознаёт, когда они поднимаются по скользким каменным ступеням, кивают сонноглазому дежурному в здании портала.

Альшента – это северо-запад Вейгорда, где-то на границе с Вольной Тильвией. Возле города – крупный речной порт, стоящий на Морвилье – самой крупной реке Кайетты.

В подступающих сумерках порт вырастает впереди – запах смолы и рыбы, покрикивание грузчиков, нагромождение складов, «деловых домов», яркие огни кабаков. Но Хаата тянет за рукав в сторону от порта, на неприметную тропу, а потом в холмы – на такой местности удобно скрывать контрабандные базы…

Здание похоже как раз на такую базу – или на одиноко стоящий склад. У хозяина помятая физиономия бывшего пирата и протез руки. По Хаате скользит равнодушным взглядом, Гриз окидывает цепкими прищуренными глазками. Жестом показывает – входите – и шаркает куда-то вглубь помещения.

По тому, как ловко даарду пробирается между старыми ящиками вдоль стен, становится ясно, что она бывает здесь часто.

Это и впрямь бывшая база контрабанды – а может, она использовалась для работорговли, потому что Хаата отыскивает тайный люк, ведущий в подвал. Они спускаются по ступенькам в полутьму, и в этой полутьме есть живое. Что-то дышащее, подвывающее. Пахнущее кровью и умирающими листьями.

– Хаата…

Светильники из ракушек флектуса вливают в подвал тоненькие ручейки призрачного голубоватого света. Можно рассмотреть прочную, частую решётку, которой немаленький подвал перегорожен надвое. За решёткой – вороха соломы и скорченные тела.

Изломанные позы – как после агонии. Лица повёрнуты в сторону решётки, глаза открыты, но бессмысленны, тусклы и неподвижны. Двигаются лишь руки – тонкие землистые пальцы изранены и с обломанными ногтями. Пальцы разрывают солому, скребут надёжную, каменную кладку пола – безостановочно, словно пытаются непременно докопаться до земли, вцепиться в неё, прорасти, а потом…

Что потом?

Их восемь, и они из разных общин даарду – видно по отличиям в одежде. Трое мужчин, пять женщин. Разный возраст – тому пареньку лет четырнадцать, а женщина у самой решётки – глубокая старуха…

– Что это, Хаата?

– Добрые сосуды, – отвечает даарду. Она стоит рядом – и в птичьем голосе боль. – Полные сосуды… Гляди.

Глаза старухи останавливаются на лице Гриз. Всё с тем же бессмысленным выражением на лице даарду медленно поднимается на ноги, склоняет голову – едва ли не до хруста шеи, и не своим, грубым голосом говорит на общекайетском:

– Освободи.

Рядом с ней встаёт истощённый молодой мужчина – лицо с синяками и царапинами. Приникает к решётке и ползёт по ней вверх, словно плющ, и тоже просит – всё тем же хриплым, грубым голосом, будто в горле застряло что-то распухшее:

– Освободи.