Я заверил, что ещё как пристрелял – на прошлой увольнительной растратил аж пять зарядов на это дело. Призраки дружно умилились моей предусмотрительности. Я начал понимать, что компания-то у меня не худшая.
– Готовишься, братишка? – Эрли был участлив сверх меры. – И как там твой план? Ты же должен был предложить им какой-то да план, уж я-то тебя знаю.
– Предложил, – признался я и потрогал здоровенный кровоподтёк на скуле. – Можно даже сказать – его приняли. Кхм… с оговорками.
– Хороша оговорочка, Лайли! Но ты им что-то многовато выложил. Прямо как одному законнику из отдела Тайных и Внутренних, а-а-а?
– Он же опять был под зельем правды, – вступился за меня Флористан. – И я бы так сказал, кое-где он не совсем… Но это не главное, главное вот что: мортах. Ты же узнал что-то о мортахе, да, сынок? Выспросил у них или вспомнил?
– В одном уверен – они разбираются в мортахах ещё хуже, чем в травах. И у них точно не было Гриз Арделл в качестве наставника.
– Мортахи – как законники, братишка?
– Мортахи – как законники, ага. Упёртые, как Тербенно. И хитрые, как… ты. Им нужен точный приказ. Тогда они будут ему следовать. Потому что если будет хоть возможность переписать приказ под себя или обойти… Вот о чём говорила Гриз. Вспоминала насчёт мортахов, с которыми приходилось встречаться ей и прочим варгам. Она говорила – умные твари. И останавливаются они в трёх случаях. Когда заказчик произносит формулу подтверждения – то есть изначальный приказ выполнен. Когда заказчик произносит формулу отчуждения – то есть в услугах не нуждаются больше. Но заказчик-то ведь может умереть, а? Или приказ может оказаться неточным. Потому есть третий, самый опасный случай… мортах останавливается, когда сам посчитает, что выполнил приказ. А теперь скажи, Эрли… вот, к примеру, тебе сказали, что нужно повязать контабандиста, чтобы съездить в отпуск. Ты вяжешь одного за другим дюжину, а тебе всё не дают отпуска и повторяют: лови контрабандиста! Если ты повторишь это два десятка раз, а начальство всё недовольно – что ты подумаешь?
– Что я уж как минимум ловлю мелкую шушеру, когда нужно… а-а-а-а…
Я скучал по этому смеху. И по одобрительным взглядам Старого Лиса.
– Ты всегда отлично влезал в чужие шкурки, сынок. Вот, значит, как. И вот, значит, почему… с датами, да?
– Ага, – кивнул я. – Нестыковочка с датами.
– Отлично, сынок, просто отлично. Теперь-то понятно: это решает две проблемы из трёх. Правда, третья проблема... Что ты будешь делать с третьей проблемой? Ведь он, насколько помню, спас тебе жизнь три раза?
– И не посчитать, сколько раз её изгадил, – Эрли почесал за ухом и фыркнул. – А это только увеличивает проблемность. Пара хороших выстрелов…
– Выстрелы – глупости, – твердил Старый Лис, раскачиваясь, будто в такт качке. – Я пересмотрел своё отношение к оружию с Пустошей после своей смерти. Нет-нет, можно проще, изящнее, а? Просто посмотреть со стороны. Отойти в сторону и посмотреть, да…
– Есть другой выход, – прошептал я, и почему-то в оконном стекле пригрезились печальные глаза, наполненные зеленью. – Рискованный выход.
Эрли и Флористан разом расхохотались так, что комната качнулась и размылась.
– Девяносто семь за один выход – и три за другой, – проплыл надо мною голос Старого Лиса. – Ты же не пойдёшь на риск, сынок? План ведь не таков?
– Откуда вы знаете, каков мой план? – голос сорвался в резкий писк, и собеседники зашлись булькающим смехом.
– Потому что не ты приводишь напарников живыми, – сказал рыжий кот с окровавленной грудью и подкинул вверх метательный ножичек. – Нет у тебя такого правила.
– Потому что ты всегда выбираешь простое, – сказал седой лис, на шкурке которого запеклась кровь.
– Потому что ты – это ты, – отскочило от стен каюты, поваленных бутылок рома, я повернул голову и увидел в отражении бутылки серую вытянутую морду с желтоватыми резцами.
– Потому что главное – выжить, – хрипло сказала морда, и я взвизгнул, кинулся бежать, проскочил по гладким, качающимся доскам, протиснулся, обдирая бока, в приоткрытую дверь каюты…
– Главное – выжить! – неслось на два голоса вслед, но я рванулся подальше от них, в объятия давнего кошмара, где – я знал, будут утробные, жадные вздохи «костоломки», горящие паруса и ночное, бурное море, и трупы на палубе…
Но горели не паруса. Пылало небо, и от этого вода вокруг была цвета крови, а может – это и была кровь, кровавое море без конца и края, и утлый, неуклюжий кораблик на волнах. А вокруг были сплошь острые скалы, виры и пропасти, и кораблик сносило прямо к краю разверзшейся бездны. Рычали звери в каютах, и Уна и Фреза лазили по мачтам и пытались что-то творить с парусами, и звучала издалека будто бы дудочка боцмана, а кораблик подскакивал и крутился, неуклюже раскачивался на волнах…
– Нет рулевого, – сказал кто-то тихо.