Из комнаты слышны тихие голоса. Я опускаюсь на колени перед дверью и погружаю пальцы в жирную черноту тени. Смотреть и слушать из тени я пока что тоже умею плохо, это отнимает много сил, но мне ведь совсем недалеко… туда, под дверь, в комнате полутьма, только бирюзовые отблески Водной Чаши по стенам, и тени достаточно…
– …на чем мы с тобой остановились в прошлый раз, аталия? Припоминаю, что на желаниях. Тебе никогда не казалось, что ты слишком уж проникаешься своей ролью?
Голос у Рихарда мягкий. Он стоит у окна, за спиной Арделл. Обхватывая
И через тени я вижу её стиснутые на подоконнике пальцы.
– Ролью?
– Моста между двумя берегами. Бабочки, которая приносит людям огонь. Пастыря… как там ещё? Ты не считаешь это просто ролью, я не сомневаюсь. Долг? Предназначение? Но тебе не кажется, что ты уделяешь слишком уж большое внимание тому, что хотят другие? Что происходит с другими. Отдаёшь огонь без остатка и без оглядки на то, что хочешь ты.
Голос Рихарда струится, как дождь по стеклу. Или как волосы по её волосам – он распутывает эту её дурацкую причёску, а Арделл даже лицо к нему не поворачивает, будто бы и не здесь.
– А если это моё желание? Быть такой?
– Полагаешь, такого можно хотеть? Всё для дела, и… – он ведёт пальцем линию по её щеке, потом по шее, – совсем ничего для себя? Брось, аталия. Бабочки не чувствуют боли и не мечтают. Но ты ведь не бабочка – ну, во всяком случае… не совсем.
Он смеётся – и от этого тихого, шелестящего смешка комната будто наполняется жаром. Его смех опаляет мне лицо и ладонь, и я точно знаю, каким взглядом он смотрит на её шею и плечи. Наверное, сейчас глаза у него кажутся почти зелёными. Если бы он хоть раз так посмотрел на меня…
– Ты как-то спрашивала меня, чего я хочу. Могу спросить тебя о том же. Или даже… как насчёт небольшого урока, а? Иметь желания, в конце концов, совсем неплохо, а потакать им… иногда приносит редкостное удовольствие.
Арделл поворачивает голову. Весь её профиль в тени – на фоне серой завесы дождя. Она как чернильная клякса на холсте.
– Думаешь, мне нужно последовать за моими желаниями? Сделать то, что хотела уже давно?
– Любой хищник тебе скажет, что это одна из сторон свободы.
– Звучит заманчиво, – выдыхает Арделл. – Раз так – убери руки и вали из моей комнаты.
Дождь начинает шуршать тише, а тени будто бы перестают двигаться, и в этом молчании вопрос.
– День был трудным, аталия? Может, мне не следовало являться в белом – Дамата…
– Ты мог прийти хоть в оранжевом – это не сделало бы тебя менее чокнутым извращенцем. И не переступай мой порог в принципе, нужно будет поговорить – в кабинет вызову.
Она смеет смотреть на него так – с вызовом, чуть ли не с пренебрежением. Она его совсем не стоит – растрёпанная замухрышка, в полной теней комнате кажется даже меньше ростом. Она только забавляет его этим своим ломанием.
– Это похоже на серьёзный настрой. Припоминаю, ты и раньше говорила мне убираться, но…
– …но сейчас, если ты попытаешься продолжить, – я возьму кнут. Конечно, Морвила со мной нет, а боевые навыки твоим уступают…
– Аталия, ты же не считаешь меня насильником?
Рихард выглядит почти обиженным. Арделл – злая, сжалась в комок, глаза как у кошки.
– Нет, эту черту ты только ещё начал переступать, да? Пока только моральное насилие, не больше. Считай, что я сказала на всякий случай. Дверь за твоей спиной.
– А причина немилости? Кажется, за мной в последнее время не замечено прегрешений по варжеской части. Последнее устранение было две девятницы назад… никаких конфликтов, проступков, штрафов… – голос у него теперь нежно-насмешливый. И я понимаю, что на самом деле Арделл не значит для него ничего. Может, она просто была более интересной игрушкой, чем другие.
– Просто пользуюсь твоими советами. Поддаюсь желаниям. И знаешь что? Ты прав, мне нужно было взяться за кнут ещё в первый раз. Приятно быть свободой, ну надо же.
– Правда? Какое внезапное стремление к свободе. От… морального насилия, ты это так назвала? Припоминаю, что раньше почему-то тебя устраивали наши маленькие встречи – особенно в физическом плане, если смотреть на… некоторые признаки. И если подумать о причинах…
Он совсем не выглядит расстроенным – скорее, заинтригованным. И кажется, что это всё ему даже нравится – и мне тоже это нравится, потому что она должна ответить за то, как себя с ним вела… и за то, что посмела бросить.