Путь воина

— Скорее оставаться связным между вашей ставкой, господин генерал, и тайным шведским эмиссаром в Литве, а значит, и шведским королевским двором.

Хмельницкий с недоверием осмотрел Оливеберга: осознает ли этот полумонах, на какие неудобства и опасности он себя обрекает? Вряд ли.

— И вы намерены остаться этим связным?

— Но не потому, что влюблен в королеву Христину — вы уж извините — и готов жертвовать ради нее жизнью.

— Постарайтесь обходиться без намеков, — едва заметно улыбнулся Хмельницкий, давая понять, что его замечание — шутка. — Мне хорошо известно, что королева Христина считает вас своим фаворитом, поскольку вы заставили ее влюбиться в себя.

Оливеберг рассмеялся и загадочно помолчал.

— Неужели слухи об этом дошли до Дикого поля?

— Пока что они не проникли дальше Елисейских полей. Но иногда этого оказывается достаточно, чтобы в любом уголке Европы о той или иной вести немедленно узнали все, кому положено знать.

— За наших королев! — поднял свой кубок Оливеберг. — Независимо от того, достигли они своих корон или пока еще нет.

Хмельницкий задумчиво кивнул. Ему вспомнилось лицо княгини Бартлинской — огромные вишневые глаза под сиреневой вуалью… Это справедливо: за королев! Независимо от того, достигли они своих корон и королевств или еще только находятся на пути к своим тронам.

— Значит, Швеции вы служите вовсе не потому, что влюблены в королеву Христину? Чувств Ее Величества мы касаться не будем, дабы не осквернять их своими огрубевшими словами. Но что же в таком случае заставляет вас служить этой далекой от Греции стране? Какая иная королева?

— Я хочу служить вам, господин командующий.

Появился Савур и доложил, что перехвачен гонец от польского князя Иеремии Вишневецкого, который несколько запоздал к обедне. А если серьезно, он пытался дойти до шатра коронного гетмана Потоцкого, чтобы сообщить, что князь Вишневецкий уже собирает свое собственное войско и вскоре прибудет на помощь. Если только Потоцкий пожелает этого.

— То есть и Вишневецкий со своим войском тоже собирается к нам в гости? — спокойно переспросил Хмельницкий. — Сколько же их еще будет — этих потоцких, оссолинских, вишневецких, калиновских Хотя этот мог бы присоединиться и ко мне. Все же он из православных, украинского корня. Передай гонцу, что Потоцкий по-прежнему ждет его.

— Только сначала покажи ему, где именно и в каком виде ждет, — уточнил Урбач.

— Реалии следует признавать.

— А потом что, отпустим? — спросил Савур, не любивший каких бы то ни было неясностей.

— Снабдив моим письмом, в котором я прошу беспрепятственно пропускать этого гонца, пока он не достигнет владений князя Вишневецкого.

Савур осмотрел присутствующих, по выражениям их лиц пытаясь утвердиться в мысли, что гетман не шутит.

— Понятно, — расшифровал он замыслы вождя восставших, — пусть о наших победах польские магнаты узнают от собственных гонцов. Тогда не усомнятся.

Сотник вышел, и Хмельницкий вновь обратил свой взор на иного, более важного для него гонца.

— Итак, я хотел бы служить вам, господин командующий, служить Украине, — возобновил прерванный разговор Даниил Оливеберг, он же Грек. — В той же ипостаси, в которой прибыл сюда. Для меня важно, чтобы вы считали меня своим дипломатом. Первым дипломатом освобожденной Украины.

— Значит, теперь вы по-настоящему понимаете, чего я от вас добивался?

— И, по-моему, начали делать это еще во время нашей первой встречи в Париже.

— Не имея ни государства, ни армии, ни надежды.

— Реалии следует признавать.

— То есть вы согласны быть не только шведским послом, но и украинским? — настойчиво поинтересовался Хмельницкий. — Причем сразу же предупреждаю, что утвердительно отвечая на этот вопрос, вы в то же время имеете право выдвигать свои собственные условия.

— Они не будут выходить за пределы тех сумм в золоте, которые необходимы, чтобы поддерживать мой дух в трудном пути между Чигирином и Литвой да вовремя менять загнанных коней.

— Но ведь не славянская же кровь говорит вашими устами? — осторожно поинтересовался Хмельницкий.

— Скорее моими славянскими устами говорит сейчас греческая кровь. Не кажется ли вам, что судьба некогда могучей Греции, которая, словно прародительница, дала жизнь всей европейской цивилизации, в наши дни так же беспросветна, как и судьба Украины? Даже если освобождение Украины — православной, проникнутой греческой верой — и не поможет освобождению Греции, то мужественная борьба ее, несомненно, послужит для нас, греков… ярчайшим примером.

— Что ж, — согласился Хмельницкий, тяжело вздохнув, — ради такого примера иногда стоит служить трем иностранным правителям сразу.

— Реалии следует признавать, господин командующий, — усмехнулся Оливеберг.

* * *

Ранним утром, едва приведя себя в порядок, Хмельницкий тут же потребовал посла Оливеберга к себе.

— Ночью у меня было время поразмыслить над вашим предложением, господин шведский посланник, — суховато, официально молвил он, выходя вместе с греком из шатра.

— Мне жаль, что испортил вам такую прекрасную ночь.