Путанабус. Трилогия (СИ)

– А что свадьба? – традиционно ответила Роза вопросом на вопрос. – Свадьба состоится в тот час, как ребе назначил. Завтра я искупаюсь в микве и стану для Бога и людей телом чиста как девственница, готовая предстать перед новым мужем и повелителем. А сегодня… – Роза стала нарочито растягивать слова, – сегодня я еще твоя любимая жена в гареме, если ты помнишь. И это моя законная ночь. Утром ты мне трижды скажешь свое «талах», мой гойский господин, и я спокойно и уверенно уйду к своему еврею. Мне с тобой очень хорошо, правда, но Саша – это все же первая любовь, – произнесла Роза извиняющимся тоном и потянулась, широко раскинув руки и продемонстрировав мне лишний раз свой роскошный бюст. – И я счастлива, что выхожу за него замуж. Я когдато об этом столько мечтала, но меня обломали. А для полного счастья мне надо хорошо проститься с тобой. Ты мне очень помог, милый. Я бы без тебя тут пропала, если не в первый же день, так на второй уж точно, как Кончиц на Урыльнике. И за все это я тебе благодарна. После моей свадьбы вы поедете дальше и будете петь: «Отряд не заметил потери бойца…» А у меня останутся хорошие воспоминания, чтобы нормально жить тут, среди этих гребанутых религиозных фанатиков.

– Тогда езжай с нами туда, где живут нормальные люди. Что мешает? И Сашу своего с собой бери, – вот какой я благородный, оказывается.

С ума сойти.

– Господь нам нарезал Новую Землю, которую мы обязаны заселить, – Роза сделала паузу и понизила голос, как будто выдает мне самую секретную тайну, – евреями, мой милый, евреями. Он заповедал нам плодиться и размножаться. Кстати, если ты сейчас заделаешь мне ребенка, чему я нисколько не возражаю, то он тоже, согласно Галахе,[434] будет евреем. И фамилия у него будет Ослендер. Вот такто. – А рожа у нее при этом такая довольная, как украла чтото нужное и давно желаемое.

Я расслабился, надеясь, что все отношения уже выяснены и сейчас мне наконецто дадут как следует выспаться.

Не тутто было. Роза возжелала немедленно выразить мне свою женскую благодарность за ее «спасение».

Потом благодарила снова.

И напоследок, перекурив и попив минералки, она устроила мне «Кампучию», в полный рост, во все дыры.

Вот и пойми этих женщин.

Я ввел Розу под колонны синагоги и, пройдя холл, мы оказались в большом атриуме, в центре которого стояла голубая шелковая хула на витых золоченых столбиках.

Двор за нами стал быстро заполняться многочисленными гостями.

Перед хулой стоял Саша с густо припудренным синяком на счастливой роже. В безвкусном белом костюме с люрексом, вышедшем явно изпод иглы грузинского портного этак в самый разгар эпохи застоя в СССР. И уж точно с чужого плеча. Без галстука, просто в белой гипюровой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговицу. Белая кипа была прицеплена шпилькой на кувшинообразной прическе солдата. На плечи накинуто какоето полосатое полотенце с бахромой. Простое, хэбэшное.

Он поднял с лица Розы фату, держа ткань на вытянутых руках, и, убедившись, что никто его не надул, подсунув под покрывалом постороннюю уродину, как это уже бывало в их истории, довольно улыбнулся и снова опустил муслин.

Я передал ему Розину ладошку, и он повел ее под балдахин.

Дальше был сам ритуал.

Саша надел Розе на указательный палец кольцо, точнее – перстень с пирамидкой вместо печатки, и сказал:

– Вот ты и посвящаешься мне этим кольцом по закону Моше и Израиля.

Все вокруг радостно заорали, словно бийское «Динамо» забило гол бразильской сборной по футболу.

Какойто мужик явно славянской наружности, но в тщательно завитых пегих пейсах, в глухом черном пиджаке«битловке» и шляпе с вислыми полями противно запел на незнакомом мне языке.

Ребе, не забывая командовать действом, периодически неразборчиво чтото бубнил. Видимо, молитвы.

Роза, активно вертя попкой, хороводом крутилась вокруг Саши.

Потом раввин гортанно зачитывал на незнакомом мне языке какойто свиток.

Прочитав, отдал его Саше.

А Саша передал его Розе.

Как мне потом объяснили, это было чтото вроде типового брачного контракта.

Потом Саше подали красивый хрустальный бокал с резными гранями. Он завернул его в матерчатую салфетку, положил на пол под хулой и с какимто остервенением хряпнул его каблуком вдребезги.

И все опять громко заорали: «Мазл тов!», если я точно разобрал их крики.

Среди этого гвалта два бородатых мужика в шапочках, похожих на чеченские, одетых в серые хламиды и пончо из полосатых полотенец, затрубили в витые рога неизвестного мне животного, и новобрачные, взявшись за руки, пошли к выходу из синагоги.

У ступеней синагоги их встречал, выстроившись в ряд, весь мой гарем. Роза сняла с головы венок и, отвернувшись к зданию, кинула его за спину.

Поймали венок одновременно сразу двое: Таня и Дюлекан.

– А что? Хорошая лесбийская пара будет, – громко хихикнула Альфия.

– Дура, – хором ей ответили таежные дивы.

Вот и все. Можно дальше всем просто гулять, как на любой свадьбе.