Путаный след

Как же он забыл? Извиниться перед стариком!

Бежать к нему скорее…

ОСИНОВЫЕ ЧАШКИ

В Славкиной деревне осину не признают за дерево: на доски не годится, дрова из нее никудышные. Зато дед ценит осину. В сарае у него целый штабель осиновых чурок. Дед их называет «заготовки». Оказывается, нет лучше дерева на чашки. В осиновых чашках можно и воду держать, и капусту рубить. Ещё есть у деда липовые заготовки. Липа идёт на ложки.

Сегодня дед будет точить. С вечера принёс в сени гору заготовок, возился со станком, смазывал, проверял. Рано проснулся Славка, а дед уже в сенях у станка. Сени узкие, вдвоём не развернуться. Славка открыл дверь и стал смотреть прямо с койки.

Дед нацепил фартук на голую грудь, нахлобучил кепку назад козырьком, повернулся, подмигнул из-под очков и включил моторчик. Скорость у станка огромная, чурку совсем не видно. Рядом со станком, на стеллаже, у деда набор стамесок. Большие, маленькие, плоские, выпуклые. Дед на память помнит, где какая лежит. Вот он не глядя взял одну, поправил очки, пригнулся и быстро провел стамеской вдоль чурки. Фонтан стружки ударил в потолок. Дед сменил стамеску — стружка полетела в сторону. Он ещё несколько раз менял стамески, потом взял наждачную бумагу — раздался шорох.

— Ну-ка, держи! Тепленькая. Ну, кому продать опилки, я — директор лесопилки!

— Ма… матрешка, — ахнул Славка. — А быстро! Попрошу Витальку, пусть разрисует.

— А теперь дело начнём.

И дед, уже не отрываясь, принялся точить чашки. У деда полдеревни родни, и всем нужны эти чашки. Много придется точить. Такие чашки иногда продают в райцентре на базаре. Не такие, куда хуже. Дед свои не продаёт. «Моя работа дорогая, — говорит. — Денег не хватит», — а сам отдает даром.

— Учил я, учил Петьку, — крикнул он, не поворачиваясь от станка, — но не дошло до него!

«Петька» — это Славкин отец. Петр Артемьевич — зовут его в деревне. Он счетовод, а деду всё — «Петька»!

— Я его точить не приучил, а он меня деньги считать.

Это верно, отец частенько поругивал деда за то, что тот к деньгам равнодушный.

— А на чёрта их любить, — сказал как-то дед. — Работу любить, это я понимаю. Внуков, всех людей, яблоню — другое дело. А то — деньги! Пенсию мне платят. Корма мне много не надо. Яблок намочу бочку — до следующих живу.

— Новый бы дом поставил, — сказал отец. — Стоит только твои яблоки продать…

— Новый дом? Моя халупка того, конечно. До первого ветра. Зато всё в ней под рукой. А яблоки продать в этот год не могу. Больнице обещал.

— В прошлом году детдому, в этом — больнице.

— Так ведь что сделаешь? Обещал!

— Хороши чашки, внук! Так и быть, порадую деревню.

Славка убирал станок. Целая гора стружек. Мягких, как опилки.

— Было п-полено, стала ч-чашка! Мне бы так!

— Научу ещё. На следующий год. А эти дадим Витальке разрисовать. Чтобы покрасивее были.

— Сбегать?

— За Виталькой? Обожди. Пусть высохнут. Ещё может повести.

— Как это?

— Ну, перекосить, покоробить. Не должно бы. Материал хорош. Охо-хо, прибери-ка, а я полежу. Спина уже не гнётся. Не могу долго работать. А ведь антоновка желтеет, видишь? Лето кончается, скоро уедешь. Ты получше стал говорить, кажется, а?

— Когда не тороплюсь. Хочешь скороговорку?

— А ну!

— Уж у лужи ужинал, — медленно начал Славка. — П-постой, стучит кто-то.

— Пойди посмотри.

Славка побежал, но сразу вернулся:

— Д-дед, дед, Граммофониха!

— Здравствуйте, соседушка, дорогой Артемий Артемьевич!

Славка рот разинул. Что с ней? Вежливая!

— Солнышка у вас в саду сколько. Не то что у меня.

«Будет у тебя солнце, забор до неба», — чуть не брякнул Славка.

— А яблочки — царские, каждое по рублю!

«Ты и по два сдерешь!»

— Что же сесть не приглашаете, соседушка? Или не вовремя?

«Стул раздавишь, садись на крыльцо!» — думает Славка.

— Славка, — скомандовал дед, — принеси стул. Ну здравствуйте. Чем обязан?

«Принести ей ломаный из сеней? Вот грохнется! Жаль, нельзя, — дед заругает».

Граммофониха уселась, поправила на голове новый платок. Она и вся была нарядно одета, не в рыночном мужском пиджаке, а в синей шерстяной кофте.

— Чем обязаны? Ничем! В гости решила, соседи всё ж.

«Звали тебя!» — продолжал думать Славка.

Дед сел напротив неё на крыльцо. Славка заметил, как он из-под очков зорко наблюдал за торговкой. Да и та — глазами по саду, потом на деда. Быстро, словно ненароком. Ждёт, что дед скажет. А дед молчит, щурится, бороду почесывает, опилки вытряхивает…

— Можно же по-соседски? — повторила Граммофониха.

— Можно, — наконец отозвался старик. — Завтра и мы к вам придём. Сад ваш посмотрим, по-соседски.

Ох и дед, хитрый какой!

— Приходите. Только я вечером дома. Когда темно. Все занята, все занята!

— А-а, — протянул дед. — Когда темно, мы не видим. Мы ведь не совы.

Граммофониха так подпрыгнула, что ножки стула в землю ушли.

— Хватит дурить! Клоун старый! Знаешь, зачем пришла, и ломаешься!

— Я не клоун, — нахмурился дед.

Граммофониха сразу опомнилась. Улыбнулась. Снова поправила платок и смирно сказала:

— Я соседушку выручить хочу, а он кобенится.

Дед встал. Славка заметил, как он сжал кулаки.